— Ты что побледнел, Ашуров? Ветер сильный, а?
— Вот-вот каску сорвет, — сказал Аскар-Палван, гарцуя позади на вороной лошади.
— Идет русская зима, — выделяя каждое слово, выразительно произнес Никулин. — В когтях зимнего льда вся земля становится как камень. А фашист? Он ведь не выносит холода! Как муравей, будет гибнуть.
— Хорошо, — засмеялся Аскар-Палван. — И война, значит, быстро закончится!
— Не знаю… — нерешительно ответил Никулин, затем, пробежав глазами по полю, где завывал ветер, продолжал: — Купкар любишь?
— А, улак! Улак! — оживившись, произнес Аскар-Палван. — На улак вы полюбуйтесь в Фергане! Очень интересная игра.
— А сам ты какой, смелый человек в улаке?
— Немножечко, — хитро улыбаясь, ответил Аскар-Палван. — В прошлом году на колхозном празднике выиграл большую телку.
— Молодец, богатырь! — кивнул головой Никулин. — Вот прогоним немца — и такой улак организуем, какого не было во всей истории.
— Вот это отлично! — взволнованно крикнул Аскар-Палван. — Тогда на большом поле сделаем пробу. Узбекский кураш вы видели? Очень интересно бывает. Ох, кураш, кураш!
— Ты участвовал и в курашах?
Аскар-Палван гордо кивнул головой.
— И-и, да ты во всех играх, оказывается, отличиться можешь! Настоящий джигит! Молодец!
Аскар-Палван с увлечением начал толковать, что такое кураш.
Стонал ветер, лошади, упрямо мотая мордами и фыркая, двигались вперед, к черневшему вдали лесу.
Никулин сидел чуть наклонившись и внимательно, с интересом слушал бойца, который, не находя нужных слов, начинал выразительно жестикулировать.
Командир много раз испытал мужество и преданность Аскар-Палвана. Ничего, что боец казался малоподвижным, На него можно было положиться в любом деле.
Когда они вернулись в батальон, Никулин остановил лошадь, спрыгнул на землю, отдал повод Аскар-Палвану и сразу же ушел.
Темень была густая, луна еле светила. Ее тусклый свет почти не доходил до земли.
Никулину нужно было точно знать, как укреплены позиции. Не заходя в штаб, он направился проверять огневые точки. Ротные командиры встречали его с большим уважением, но и с некоторым опасением.
В одном из подразделений Никулин почувствовал какую-то угнетающую тишину, унылое настроение. Бойцы сидели скучные. На вопросы отвечали вяло, неохотно.
Комбат внимательно посмотрел на бойца, который, присев на корточки, курил самокрутку.
Матово блестели его щеки. Обросшее широкое лицо было печальным.
Никулин присел около солдата.
— Юлдаш! — тихо произнес капитан.
Боец вздрогнул, поднял голову. Увидев рядом с собой командира, он явно растерялся и не знал, встать ему или сидеть. Никулин нажал на его плечо — сиди. Боец замер, с тоской поглядывая на огонек самокрутки.