Этот вздох не от тяжести фронтовой жизни, а, скорее, от душевной угнетенности, рожденной отступлением.
Состроит кто-нибудь убийственную гримасу: дескать, все пропало, и настроение испорчено.
Некоторые, осмелев, бросали недобрый слух:
— Бежим. Вовсю бежим.
Но бойцы знали, как поступать с такими "всезнайками".
После того, как батальон вышел из окружения, день и ночь шли оборонительные работы.
Капитан Никулин, сообразно с планом общей обороны, должен встретить врага на берегу речки.
— Вот здесь-то мы и побьем как следует фашиста, — говорил он, потирая руки.
Капитан хотел, чтобы с этой мыслью сжились бойцы, и повторял ее при каждом удобном случае.
Все, пожалуй, шло хорошо. Одно беспокоило Аскара-Палвана — разлука с земляками.
"Где они могут быть? — раздумывал он. — Может быть, Али попал в плен, а Бектемира убили?"
Не давали покоя и мысли о семье. С тех пор как боец ушел из дому, он еще не получил ни одного письма. Часто, закрыв глаза, он с тоской вспоминал свою дочь, мать, жену. И тогда забывал все на свете. Он жалел сейчас о том, что в мирное время не проявлял большой заботы о семье. Почему он мало времени проводил с дочерью, не играл с ней вечерами? Зачем он иногда из-за какой-то мелочи сердился на жену — женщину трудолюбивую, тихую, воспитанную? В должной ли мере он проявлял почтение к любимой матери, которая не уставала молиться за их счастье?
Вода, с журчанием протекавшая под тополями в маленьком дворике, прохладная супа в летние дни, цветник рядом с ней, лоза винограда — все это казалось теперь недостижимым. Суждено ли ему когда-нибудь поцеловать доченьку, прижать ее к своей груди, выпить глоток холодной воды, сорвать кисть винограда?
… Аскар-Палван посмотрел на Дубова, усы которого при каждом ударе лопаты развевались, как кисточки кукурузного початка.
Лицо Дубова, изборожденное редкими, но глубокими морщинами, кривилось от боли. И Аскар-Палвану стало не по себе.
Дубов недавно был ранен в локоть, но все-таки остался в батальоне. Аскар-Палван, приблизившись к другу, посоветовал:
— Береги руку от пыли.
Дубов невольно улыбнулся:
— Что ж, сидеть мне, отдыхать? А немец?
Вечером Аскар-Палван сопровождал вызванного в штаб полка капитана — Никулина, потому что ординарца комбата, веселого солдата Суворова (иронизируя над его фамилией, бойцы называли ординарца генералом), ранило.
Аскар-Палван, восседая на гнедой лошади, ехал вслед за капитаном.
По немощеной, замерзшей дороге они добрались до деревни.
Улицы были безмолвны, дома казались пустыми. Около колодца стояли старик с пышной бородой и женщина, полная, круглая. Рассматривая неожиданных гостей, они о чем-то шептались. Деревню миновали быстро и повернули на дорогу, ведущую к лесу. Около штаба полка Никулин ловко соскочил с лошади и отдал повод Аскар-Палвану.