Сидя на подоконнике в приемной заведующего отделением, я рассматривала умытый утренним дождем город. В таких больших городах мне редко доводилось бывать, и я чувствовала себя так, словно попала в наколдованный мирок. Тот факт, что я точно нахожусь в собственном времени и пространстве, поскольку в двух кварталах отсюда — дом Тима, а отец Тима только что лично поручил меня заботам кого-то из врачей, воспринимался с трудом.
От услуг врача я вежливо, но наотрез отказалась, сказав, что абсолютно здорова. Это была правда, мое тело не подавало ни одного тревожного сигнала, но мне было плохо. Еще на шхуне я хотела помочь Игорю — залечить внутреннюю травму или вывести из крови пузырьки азота — но сразу ничего не смогла сделать. То состояние, в котором такие вещи удавались мне легко, не наступало. Омерзение от всего произошедшего на чужой подводной лодке, как и запах ржавчины, продолжало преследовать.
Сделать для Игоря хоть что-то я все же смогла, но усилие, которым при этом отогнала от себя впечатления последнего часа, выжало меня полностью. Однако тут врач не поможет.
Следя за пробивавшимися из-за облаков солнечными лучами, я поймала мысль, которая, проносясь над сверкающей листвой, доставила мне секундное облегчение: «Клянусь, больше никогда!» Что именно «больше никогда», я сама толком не знала, но надежда, что в какой-нибудь следующий раз я поступлю иначе, и в результате жертв будет меньше, заметно разбавила давящий груз вины.
Мимо меня в кабинет Даниила Егоровича хозяйской походкой прошла высокая красивая женщина с короткими светлыми волосами. Она была дежурным врачом, именно ей на попечение передали царевича. На секунду задержавшись, чтобы открыть дверь, она неодобрительно глянула на меня. Наверное, я как-то не так сидела. А, ну да, еще и выглядела: на мне по-прежнему было чудом не порвавшееся короткое платье с поблекшими стразами и слипшимися перьями, вдобавок пахла я как рыба.
Уйти бы куда-нибудь, но куда? Все парни разом исчезли, в реанимацию без халата не пускали, этот город я совсем не знала. Вот и томилась на окне, жуя переживания и мечтая о ванне с пеной.
Переживания все еще подавляли мечты. В чем-то я хотела поклясться… Не брать в руки оружие? Я и не брала. Нож всего лишь отбила. Как же отвратительно он вонзился в ногу капитана, перерубив половину костей стопы!.. А как отвратительно хрустнули, ломаясь, кости носа того моряка, а черепа тех пиратов… Неужели все это делала я? Да я чудовище, однако, ничем не лучше младшей царевны. Был ли выбор? Может, был? Если бы я не впала в ярость при виде истерзанного мальчишечьего тела, от которого, к тому же, собирались отрезать голову…