На следующий день, явившись с кучей перекормленных, наполненных до отвала бумажных пакетов, она приносила все совершенно другое (руководствуясь особым «оздоровительным» списком):
мексиканские бледно-зеленые, сырые пепитас
мороженую, то ли мореную, то ли моченую клюкву
несоленые безвкусные тыквенные семена,
филантропный джем «филиппинское манго», выдаваемый в стеклянных пузатых количествах нелегалам и неимущим (энергичные русские эмигранты приходили на раздачу с рассвета),
а также миндаль, успевшую попутешествовать морскую капусту (родившись в Китае, проехала через несколько стран) и арахис.
Приносила и нарочито задорным голосом говорила:
— Сейчас бленданем!
Отец тем временем деловито, без лишних слов, вытаскивал из рюкзака блендер, устанавливал его на столе и под чутким руководством и руганью матери («дурак! недоделок!») забрасывал туда сушеные фрукты и семена, нажимал кнопку (тут же включался мотор и казалось, что в квартире осуществлялся запуск ракеты), а потом совал Ирене в нос неопределенного цвета, пенящееся, как припадочная слюна на губах, густое питье.
Ирена давилась.
После этого любая невкусная, тошнотворная, неудобоваримая пища напоминала ей мать.
* * *
Несмотря на протесты, мать все же явилась на бэбидушное празднество и, скрываясь под шляпой с полями, уселась в углу с заранее запасенной тарелкой с едой (блюдя диету и отвергая все блюда, которые Ирена с мужем предлагали гостям). Когда пришедшие обращались к ней с поздравлениями, она лишь ниже наклоняла голову в шляпе, притворяясь глухой. Недоумевающий, поставленный в неудобное положение человек стоял перед ней какое-то время, ожидая ответа, а затем, убедившись, что никто не заметил конфуза, с нарочитой уверенностью отходил.
Лишь один-единственный раз за всю вечеринку, положив глаз на учтивого турка с усами, коллегу Ирены, она встрепенулась:
— Узнай его группу. Он неправильно ест. Если вторая, как у меня и у тебя, то баклажанов нельзя!
Наконец гости разъехались по домам. Мать вышла на середину комнаты, нашла на стене зеркало, улыбнулась себе белой фальшью зубов и возвестила неестественно ликующим голосом:
— А мы тебе подарочков привезли!
Погладив Ирену по колышащемуся животу и игнорируя ее противление, мать доставала один за другим
спортивные штаны с лампасами и откляченным задом («ведь в брюки ты не влезаешь, задушишь ребенка!»)
три вложенных один в другой тазика разных размеров («этот для взрослой, этот для детской одежды, а третий будет тебе про запас»)
двое круглых, с глупыми лицами, вылупивших цифры-гляделки настенных часов («эти, чтобы замерять схватки в кровати, а эти — на кухне»)