Любимая, чьи литературные произведения он, грек, прочесть не мог, не зная русского языка, иногда спрашивала у него, считает ли он ее гениальной, но он всегда отвечал, что для того, чтобы ответить на этот вопрос, ему надо сначала прочитать ее тексты и поэтому слова «гений» в ее адрес произнесено не было, и она продолжала его ревновать к вялым концертам живых и активным легендам о мертвых.
Грек с возлюбленной ютились в крохотной комнатушке с пятнами на ковре, которые оставляла их дочь, любящая швыряться едой и переливать виноградный сок из блюда в стакан и обратно, и ничего не делал для того, чтобы что-нибудь изменить: дела в его магазине по продаже антикварных вещей, в магазине, забитом вещами, шли очень плохо, вернее, вообще не шли, но он говорил: «Ну что я могу сделать? Значит, такая судьба».
Несмотря на то, что на прилавке были разложены такие разнообразные вещи, как ржавый серп или подобранные где-то подковы, нитки бус, когда-то обвивавшие, подобно змее, шеи красавиц, а также мышеловки, пресс-папье, стаканчики для карандашей с выгравированными на них именами давно развалившейся фирмы, набор черепаховых гребней или покрытый пылью горшок, на который почему-то был накинут шелковый шарф, никто вещи эти не покупал. «Труссарди», — гордо говорил грек, кивая на шарф, но тряпочка с названием фирмы давно была срезана бритвой, так что нельзя было проверить, действительно ли это так.
Пока грек просиживал штаны в магазине, возлюбленная его вынуждена была, несмотря на свои увлечения журналистикой, проводить все свое время в стартапе, разрабатывающем компьютерные программы для банков. Однажды, в обеденный перерыв, она зашла в его магазин и, бесцельно роясь на полках во время бесцельных же, давно не удовлетворяющих и ставших рутинными пререканий, заметила там пыльный пенал с нарисованной на нем Китайской стеной.
На фоне стены стояли пожилой китаец и девушка, и под ними было что-то написано — но сколько возлюбленная грека ни спрашивала и ни теребила жителей небольшого Чайнатауна в Оклэнде, ни просила расшифровать, что означает эта китайская надпись, никто так и не смог ей ничего объяснить…
Когда она попыталась завести разговор с греком об этом странном пенале, он, не верящий ни в магию, ни в покупание для дочери пластмассовых лошадей (он ей вообще ничего не покупал, просто приносил какую-нибудь безделушку из собственного магазина, тот же затупленный ржавчиной серп или игрушечный деревянный топор), сказал, что, вполне возможно, ей нужно обратиться к психологу, но его возлюбленная все больше погружалась в себя, вдруг начав ассоциировать своего босса (а ее босс был китаец по имени Суй-Вей Чу, и у него в кабинете висела фотография Китайской Стены) не только с изображением на пенале, но и со своим умершим персидским любовником, чей портрет все еще стоял на ее рабочем столе.