Для отважных переселенцев и отвязных сорвиголов Южная Америка издавна служила магнитом, поставляя одновременно и обширные земли, и легенды, взросшие на этой земле. Вот история про аргентинского мастера гаучески[35] Хиларио Аскасуби (1807–1875). У Аскасуби было издательство. Когда Аскасуби ушел на войну, его свинцовая гордость, принадлежащая его печатной мастерской россыпь по одиночке ничего не значащих букв в его отсутствие была перелита в пули.
А вот бесстрашный гаучо Мартин Фиерро, плод коллективного воображения аргентинцев, сорванный Хосе Хернандесом и увлекательно описанный им.
У гаучо был длинный нож, который назывался facon.
У гайдамака — нагайка.
Этим ножом гаучо порой отрезал не влезавшее в рот asado[36], зажав огромный шмат мяса в зубах.
[Родственники решили порадовать нас домашним асадо. Слуги суетились на кухне. Едва мы вышли в сад с белыми статуями, как небо разверзлось дождем. Работник тут же вышел из дома с зонтами. Ухоженный сад был точной копией итальянского, который хозяин запомнил семилетним мальчишкой. «Я был ребенком и не хотел уезжать. Рыдая, взял молоток и забил большой гвоздь в косяк нашего дома, а пару лет назад очутившись в Италии, сразу же перемахнул через чей-то забор и бросился к косяку… нет-нет, ничего уже не нашел».]
У казаков были газыри из карельской березы, жупаны, шапки из смушки и широкие галуны. Более трех столетий назад казаки из отрядов Хмельницкого, в чью честь позже был переименован Проскуров, засовывали в животы беременным женщинам кошек, а чтобы истязаемые не могли вытащить зверя, им отрубали шашками руки. «Интересно, что это почти не касалось молодых девок — этих силком брали замуж. В молодости они [еврейки] ведь очень красивые», перелагает историю своими словами мой хабаровский друг.
Гаучо был «вооружен» bolas, тремя утяжеленными шарами, закрепленными на плетке-трехвостке из кожи, и пикой. Этими пиками с серповидным заточенным наконечником две дюжины удальцов могли загнать в кораль до восьмиста животных за час.
Группы численностью в пять-пятнадцать казаков шли по улицам с музыкой, врываясь в дома. В 1919-м году в Проскурове во время погромов погибло тысяча шестьсот пятьдесят человек.
Гаучо устраивали песенные дуэли и пили ром cana, а pulperia, где можно было полакомиться осьминогами, являлась излюбленным местом их встреч. Когда дикий гаучо прикреплялся душой к какой-нибудь прелестнице china,[37] он становился оседлым: слезал с седла и приходил в ее дом.
Казакам, громившим Проскуров, было приказано беречь каждую пулю. Говорили, что единственную пулю потратили на священника, пытавшегося защитить от погрома «жидов».