В Америке отношения А-ма с отцом и остальными родственниками практически прекратились. Кульминацией стало пятидесятилетие А-ма, на которое его дочери пригласили гостей.
А-м участвовать в подготовке торжества отказался, но когда родственники радостно заполонили зал помпезного, в полный рост облицованного зеркалами, русского ресторана, он встал, оглядел человек сорок гостей (женщины, совсем не напоминающие тонкие стройные липки, но в черных платьях в облипку; мужчины в безвариантных темных костюмах) и заявил:
— Спасибо всем, что пришли, что откликнулись на приглашение моих дочерей. Сам-то я никого не хотел видеть… хотел воскресенье провести спокойно дома, с семьей.
Когда брата или кузена надо было поздравить с днем рождения или батмицвой внучки, А-м бережно, чтоб не запачкать, клал врученную ему дочерьми ненадписанную открытку на стол.
— Я не знаю, что написать.
— Ну напиши, что желаешь здоровья и счастья!
— Да, это идея, — с просветлением в голосе отвечал А-м, но открытка так и оставалась лежать на столе.
Когда к нему обращались во второй раз, он с непониманием в бесцветных глазах говорил:
— Ну что, что написать? Я целый час голову ломаю над этим! Может быть, справитесь сами, а я подпишу?..
И младшая дочь думала: «его ничто не волнует, ему все безразлично, хоть вообще умри тут перед ним», а старшая полагала, что он так переживает за судьбы мира, за все сложности, происходящие в их раскиданной по нескольким странам семье (Израиль, Мексика, США), что не может найти слов, чтобы выразить всю многослойную многомерность переполнявших его мыслей и чувств.
Когда вышла замуж живущая в другом городе младшая дочь, А-м никак не мог собраться ей позвонить, а когда ему попытались напомнить, ответил:
— Ну, а что я скажу? Вы напишите мне на бумажке, что надо сказать, чтоб я не забыл — и я позвоню. Но им же, наверное, нужны дела, а не слова — а что я могу сделать для них, когда между нами тысячи километров?
И младшая, услышав в трубке смесь мычания и молчания, по своему обыкновению таила обиду, в то время как старшая думала про себя: «ну неужели так важны эти звонки? Почему надо, чтобы были слова и тесный телефонный контакт? Почему от него требуют визуального, внешнего, вынужденного выражения чувств — разве недостаточно наития и намеков на то, что они существуют? Неужели недостаточно просто того, что он есть? Я прихожу домой и рада тому, что он на кухне подъедает остатки борща — неужели наше отношенье к нему изменится оттого, что он, наконец, решится что-то сказать?»
* * *
Именно эта дочь, после его необъяснимого исчезновения с поверхности жизни, составила список, чем был для нее молчаливый, невыразительный, но постоянно присутствовавший в ее судьбе и квартире отец, и поняла, что несмотря на отсутствие действий, он все-таки смог заполнить несколько нежных ниш, до сих пор поддерживающих ее на сентиментальном плаву.