Сатанинский тронул крышечку серебряной сахарницы, на которой был установлен скрученный в узелок ключик, и с чертой лукавства улыбнулся глазами – меняя их непостоянный цвет.
– Что ж, господа, довольно вопросов… Пора играть по-настоящему, точно, как вы любите, а именно по-моему, отбирая чужое и ни во что не вдаваясь, – и глаза его сделались желтыми, режущими, полными опасных знаний. Необычный метаморфоз участил пульс наблюдавших, и Сатанинский с присущей ему театральной чертой буквально пропел: «Игры в кости, а после не выйти из сна», – господа переглянулись в сомнении, испытывая планку страха. Плоскость, на которой они держались друг друга, обернулась в точку, и, посредством магических уловок, – реальность, трансформирующаяся в прошлое, сложилась в загадочную лестницу. Все участники необъяснимого физического процесса оказались на одном из пролетов, господа вдыхали атмосферу, едва свыкаясь с ее содержанием. Лестница была полна предметов, что послужили декорацией к их последней беседе. Розы, рояль, костяной фарфор, заветная серебряная сахарница, три десятка кремовых свечей были сплетены с чертою авангардною без сути и предназначения. Стены необычно раздвинулись, словно пали друг за другом, образуя заблуждение смертного зрения, и сквозь молочную даль узрели они летящий оперенный снег, а после их общая реальность, как и общая судьба, обернулась ломаной, волнообразной конструкцией, зависящей от их собственного пульса. «Судья Вселенной, отверни вспышку взора своего!», – прокричал Сатанинский, обращаясь в оголенное небо, что расплодилось в секунду над их головами. Ибо всякая партия белых невозможна без оборотной стороны, так и черная, прислуживая – побеждает. И Господь унес свое право подобно фонарику в неизвестность, и менее чем за секунду пролеты магической лестницы потеряли «радиус счастья», и все сделалось зыбким, недолгим с устойчивой возможностью разбиться, потеряться во времени, сгинуть вместе с кровью своей. «Не находи ее двери. Рассыпаны яды для моли. Ничто не похоже на скорость. Слава часам редкостной боли», – прошептал Февраль, и его физическое тело разбилось, подобно хрупкому льду – он обернулся вьюгой, полной неизвестности и русской тоски. Заполняя собой условное пространство, что было выражено в виде конструкции магической лестницы, дьявольский февраль изгонял нечто из того, что сам же явил в земной мир, словно отдавал дань тому, против которого, казалось бы, он играет. В темном небе зажглась звезда, и была ее сила подобна раннему утру, фрагменты запущенных стрел вымолвили на всех языках, пролетев над их головами, но не принесли они смерть, а пробили магию того, что обычно из земли является, и показался взгляд Апостола Петра, и звук ключей осыпал нелегкую действенность. «Есть свидетель! Есть! Твой свидетель!», – прокричал Сатанинский, не восстанавливая человекоподобного образа, будто склонялся перед великим Апостолом, в спешке оправдывая свои действия. «Не отбирай! Мои!», – упрашивал Февраль, смиряя силу свою, и глаза Апостола на миг закрылись – не веря в случай на случайных правах, словно вверяли свое особенное разрешение.