Я знала переводы в стихах «Макса и Морица» Буша и очаровательный журнал «Мурзилка», забавные персонажи которого и в наши дни могли бы с успехом стать героями мультфильмов.
Сказочный мир так прекрасен, что ребенок каждый раз переживает его заново все с той же силой. Я так хорошо знала трагический исход «Красной шапочки», что, желая ускорить нестерпимую развязку, захлопывала книгу на коленях у мамы. И сама с плачем выкрикивала последние строчки: «Ах ты бессовестный, дерзкий нахал! Бабушку съел, ты и внучку сожрал!»
Папа предпочитал рассказывать мне истории, которые сам выдумывал. Это было еще интереснее, но случалось, что я так и не узнавала конца. Папе было необходимо самому увлекаться своими героями, и если он терял к ним интерес, то они исчезали очень быстро, без всяких объяснений.
К счастью, Буся, героиня множества приключений, в которых и я могла принять участие, никогда не исчезала. Черненький той-терьер, с тонкой мордочкой и умными, любящими глазками, Буся была совсем маленькой собачкой, но я прекрасно сознавала, что маленькая-то я, а она - взрослая и разумная. Она все понимала и никогда на меня не сердилась.
Папа знал про Бусю чудесные истории:
- Ночью, - говорил он мне, - когда мы засыпаем, животные устраивают великолепные праздники. Буся тихо встает, надевает длинное белое кружевное платье, а Рольмопс, бульдог наших друзей, приходит, чтобы проводить ее на бал. На нем парадный фрак со стоячим белым воротничком, на голове - черный цилиндр.
Бесшумно катится их карета по уснувшим улицам Ревеля в сказочный мир, широко открытый детскому воображению. Где этот бал? Никто из людей не знает, но они танцуют до зари! Конечно, Буся - царица бала, она танцует лучше всех.
Иногда ночью я просыпалась и прислушивалась - не карета ли это катится по неровной мостовой Ревеля?… Наутро я пристальнее вглядывалась в своих друзей. Если Буся была всегда весела, то Рольмопс казался мне еще более сонным, чем обычно, и только мы с папой понимали почему.
В этом мире фантазии, полном радости, у нас был даже свой язык. Помню, что картофель назывался «гардомс»; а мы с мамой, к общему удивлению, превратились в «слонов». На всю жизнь «Моська умер» означало в семье плакать над трогательной книгой, а прозвище «Свечин» произносилось не без некоторой доли восхищения, так как «Свечиным» мог быть только человек исключительно умный, но и безгранично неряшливый!
Как полны жизни, полны ко всему интереса эти далекие ре-вельские годы. Каждое слово, каждое малейшее происшествие - все имело свое глубокое значение и оставляло свой след.