Летом многие семьи уезжали в Гапсель - небольшой балтийский курорт. Я помню маленький пляж, купания в хорошую погоду, дачу в зелени и чаепития с сочными пирогами с черникой.
Конечно, Маша и Буся всегда были со мной. По утрам мы встречались со Славой на пляже, и он в угоду мне сбегал вниз или карабкался на крутой берег, покорно шел за мною в воду, а нам всего только три или четыре года!…
Какими красивыми казались нам наши молодые мамы в длинных юбках, облегающих лифах, широких шляпах, высоких шнурованных ботинках.
Папа сам, с помощью учебника по сапожному делу, смастерил маме ко дню рождения пару таких ботинок: опыт, который впоследствии оказался ему очень полезным.
В далекие времена Первой мировой войны меня мало интересовали возможные и, безусловно, неизбежные трудности и лишения повседневной жизни. У меня так и осталось воспоминание, что в ту войну всего было вдоволь, а во вторую - всего не хватало. Помню все же, что как-то Маша подала на обед картофельный суп на первое и картофельные котлеты на второе.
Но какое изобилие представляла собой одна только кондитерская «Штудэ»! Когда мы входили в узкий длинный зал, у нас разбегались глаза: налево в углу - сверкающая касса, а вдоль стен под стеклами - шоколадные и марципановые цветы и фрукты - все как «настоящее».
«Штудэ» был так знаменит, что, даже уезжая в Петроград, мы всегда везли бабушке огромную коробку марципановых роз.
Ревель, Гельсингфорс, Кронштадт, Петроград, Рубежное!… Как много мы ездили, да и к нам часто кто-нибудь приезжал! Мне казалось, что все вокруг меня находится в постоянном движении. Мне трудно было представить, что возможно жить как-то иначе, постоянно на одном и том же месте. Не знаю, было ли это свойственно лишь балтийцам? Может быть! Во всяком случае, черноморцев они называли «оседлыми фермерами».
Принадлежать к тесной, дружной морской среде! Что это могло означать для маленького ребенка? Главным образом - безошибочно узнавать «своих». «Чужого», не принадлежавшего к так хорошо известному мне окружению, я распознавала сразу.
Посторонний! Он появился у нас как-то после обеда, высокий, очень худой и, кажется, еще очень молодой. Пришел он с письмом от дяди Володи и никого в Ревеле еще не знал. Он стал у нас бывать, приходил всегда с новыми книгами, и они с мамой увлеченно их обсуждали. Мама всегда любила читать, но она никогда и ни с кем так много о прочитанном не говорила. Наверное, и он тоже любил читать, но все же он был «чужой»! Его легкая походка, бледное лицо и слишком длинные волосы только усиливали мою неприязнь.