Кажется, капитан понимал, чувствовал это. Может быть, он, как и мой товарищ-художник, разбирался в искусстве древних мастеров-иконописцев, может быть, просто был поражен ее необычной, редкостной красотой — не знаю, но я безошибочно угадал, что девушка нравится ему. Мне почему-то было больно сознавать, что их уже связывают первые нити приязни, пусть непрочные, пусть еще ничего не значащие, но уже возникшие. Да, мне было больно, я, кажется, завидовал, ревновал. Я думал, каким бы взглядом наградила меня Зульфия, если бы узнала, кто я и что вынес этой ночью. Терпи, казак. Терпи, тайный рыцарь Родины...
— Товарищ капитан, а почему я должна была угрожать оружием вашему шоферу? — спросила вдруг Зульфия строго. — Почему вы сразу не остановили машину?
— Милая моя! — весело воскликнул капитан. — Имеется по меньшей мере три уважительных причины. Ты сама видишь, машины переполнены. Во-вторых, я выполняю спецзадание генерала и очень спешу, — он мельком, но тревожно взглянул на часы. — И в третьих, мы везем важную птицу, пойманного диверсанта, который, надо надеяться, вынужден будет сообщить нам оч-чень интересные и важные сведения.
Неужели капитан верил в то, что говорил обо мне? Я уже не обижался, нет, не до обиды мне было, но мне трудно было допустить, что боевой командир настолько наивен или глуп. Я захотел заглянуть ему в глаза, но капитан перегнулся через борт к кабине.
Зульфия, стоило ей пробежать глазами по сидевшим в машине, сразу же поняла, кого следует считать «важной птицей», — только у меня одного не было оружия. На мне немецкие брюки, сапоги... Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня испуганно, изумленно, чуточку приоткрыв свой маленький рот, словно девочка-дошкольница, увидевшая настоящую бабу-ягу.
Меня немножко рассмешило это, я улыбнулся ей, но, надо думать, улыбка получилась не такой, как я хотел, а жалкой, просительной.
— Не бойтесь, Зульфия, я совсем не тот, за кого меня принимают.
— Заткнись! — грозно крикнул капитан, поворачиваясь ко мне. — Рассказывать будешь у генерала.
«Он — дурак», — твердо и окончательно решил я.
— Ну, что у тебя? — раздраженно спросил капитан у вылезшего из кабины шофера. — Пошевеливайся! Ччерт возьми... — Он недовольно взглянул на часы.
А Зульфия все еще не могла оторвать глаз от меня. Теперь ее губы были сжаты и лицо выражало не испуг, удивление, а гадливость и горячую, страстную ненависть. Я закрыл глаза и отрицательно покачал головой, пытаясь без слов дать ей понять, что она ошибается. Не помогло. Однако в глазах девушки появилось еще одно новое выражение: что-то во мне, в моем облике, видимо, озадачило ее, и тонкая морщинка снова появилась на ее лбу. Неужели запомнила?.. Я не ошибся — она узнала меня.