А потом появляешься ты.
В своём бикини с сумочкой через плечо ты пугающе красива, и сотни глаз впиваются в тебя, как пиявки. Смолкают старухи, у малышей опять стекает с лопаток грязь, а молодые тарзаны готовы встать на уши, чтобы привлечь твоё внимание. И замирая, надеются, что ты раскинешь полотенце рядом, а когда проходишь, приставляют ладонь ко лбу, глядя вслед. Тощие девицы умирают от зависти, а молодые жены мрачнеют, перехватывая взгляды мужей. Я тоже не могу оторвать глаз. Афродита, даже море стихает, покорно неся пену к твоим ногам! Наконец, ты останавливаешься, опускаешь сумочку на холодный песок, и стихший пляж слышит, как ты произносишь звонким, как колокольчик, голосом: «Извини, милый, я заставила себя ждать!» И мир переворачивается».
− Я не такая красивая, − вздыхала Саша Чирина.
− Ты лучше, − захлопнул книгу Ираклий Голубень, усаживая её на колени. И, обняв, стал рассказывать, как они поедут к морю, чтобы воплотить его фантазию.
− Главное, получить известность, − убеждённо шептал он, нежно её целуя. — А она не за горами. Подождёшь?
− Хоть сто лет!
Так, склонившись над домовыми книгами, выводил историю Нестор. А на самом деле, Ираклий Голубень расходился с Сашей Чирина всё дальше, как в море корабли. Её взрослевший сын в их ссорах принимал сторону матери, отношения с ним портились, и Ираклий Голубень бежал в свои романы. А от одиночества, чтобы было с кем помолчать, стал разводить аквариумных рыб. Так что когда его выгнали из квартиры, выбросив, как птенца из гнезда, он, переловив их сачком, пустил в банку, которую прихватил вместе с рукописями из стола. Ираклий Голубень переехал в одну из пустовавших квартир Кац, с которыми договорился Нестор. Пройдёт много лет, и всеми покинутый Ираклий Голубень умрёт в той же самой квартире глубоким стариком, так и не дождавшись славы, но успев разочароваться в ней.
По праздникам церковь заполняли смиренницы в платках с тонкими, злыми губами. Зыркая по сторонам, они мелко крестились у черневших икон, вынимая из подсвечников догоравшие свечи. Среди них была и Изольда. К старости она стала набожной, постилась, целуя Библию в старинном серебряном окладе, читала на ночь апостолов, которых полюбила за деятельный характер. Иногда вслух — Савелию Тяхту. Он сосредоточенно кивал, так что казалось, будто у него шевелятся уши, но в душе не верил ни единому слову. «И откуда всё известно?» − думал он, вспоминая, как вёл домовые книги. А на Масленицу его привели к о. Мануилу — венчаться.
− Мать понимаю — бог любит троицу, но зачем это тебе? − спросил его Нестор.