Рита кивнула:
– Понимаю.
– В действительности, освобождение занимает примерно тридцать секунд, – сказала Джина терапевту, – но это сложная хореография. Они должны взорвать двери и убить захватчиков, и постараться не ранить никого из пассажиров. Требуется время, чтобы подготовиться к этому.
Рита сосредоточилась на Джине.
– И вы были на том самолете все это время. Все те... часы?
– Дни, – мрачно поправил ее Макс. Он сел обратно. Это было что-то, о чем Джине нужно было поговорить, пережить ее горький опыт заложника. Как бы он не ненавидел терапию, он готов был вытерпеть иглы под ногтями, если бы это помогло ей прийти в себя.
– Террористы, которые захватили самолет, завладели списком пассажиров и узнали из него, что дочь сенатора Кроуфорда, Карен, на борту.
– Вот только ее билет был украден, – вставила Джина.
– Захватчики потребовали от нее сделать шаг вперед. Конечно, она так не сделала, ведь ее там не было. Бандиты пригрозили, что начнут убивать каждого на борту, так что Джина встала и притворилась той девушкой.
Макс вынужден был остановиться и откашляться. Ее невероятная, самоотверженная храбрость все еще сводила его с ума.
– Они притащили ее в кабину самолета, подальше от остальных пассажиров.
– Вы все это время провели под прицелом, – Рита тяжело выдохнула, – в полном одиночестве?
Но Джина покачала головой:
– Я была не одна. Макс был со мной.
Проклятье, она всегда это говорит.
– Я был в терминале аэропорта, – сказал он терапевту, – я использовал радио, чтобы поддерживать контакт с самолетом. Джина действовала как посредник, потому что непосредственно со мной террористы говорить не хотели. Так что я говорил с ней, зная, что они слушают.
– Это не единственная причина, по которой ты говорил со мной, – сказала Джина.
Она была права. Он чувствовал неуместное притяжение к ней с самого начала.
– Она дала вам перечень повреждений, которые получила, пока я был с ней на том самолете? – спросил Макс у терапевта. Он отмечал их на пальцах. – Сломанное запястье, сломанные ребра, подбитый глаз, множество порезов и ушибов...
– Она упоминала нападение, – сказала Рита, – конечно.
– Нет, нет, мы не используем это слово, – сказал Макс, – мы предпочитаем жесткую правду. Мы называем это тем, чем оно является – насилие.
Слово, казалось, прозвенело в наступившей тишине, и он почувствовал, как сжалось горло и скрутило живот. О боже...
– Это, наверное, было ужасно, Макс, – тихо сказала Рита, – слышать все это, быть свидетелем происходящего насилия. Джина сказала, там работали камеры наблюдения.
Вероятно, это зрелище вас опустошило.