Р. В. Хохлов был вполне человечным человеком в том смысле, что увлекался не только красивой наукой, но и красивыми женщинами. Он явно неформально относился к Н. Поповой, и это во многом помогло карьере Ю. М. Попова, у которого Р. В. Хохлов был оппонентом по докторской диссертации. Я в этом его не только не осуждаю, но даже им восторгаюсь. Красивое он умел ценить во всем!
Р. В. Хохлов в моем представлении был кристально честным и сверхвоспитанным человеком. Это мнение у меня сложилось не только в результате непосредственного общения. Я к нему не так уж часто обращался, но всякий раз поражала его необыкновенная доброжелательность. Пожалуй, в этом плане его можно сравнить лишь с И. Е. Таммом. Это мнение еще больше укрепилось во мне в результате общения в течение ряда лет с его женой — Е. М. Дубининой. Не мог такой душевно богатый человек, как она, быть бесконечно влюбленным в Р. В. Хохлова, не будь он ей так близок по духу.
Второй представитель старшего поколения, безусловно являвшийся одной из центральных фигур физического факультета МГУ, — это бессменный, «вечный декан» В. С. Фурсов. Он деканствовал с 1956 года, когда был «поставлен» И. В. Курчатовым для укрепления физфака, до 1989 года, т. е. «властвовал» более 30 лет. В. С. Фурсов был человеком невысокого роста и, как отмечали биографы Наполеона, обладал всеми комплексами невысоких людей: очень любил унижать собеседника и делал это, как истинный садист, с превеликим удовольствием. Поэтому с просьбами к нему обращаться не любили, особенно члены Академии наук, которых он унижал с особым наслаждением. Поскольку Фурсов давно махнул рукой на выборы в Академию, от академиков он не зависел и резвился вовсю. Особенно часто доставалось Р. В. Хохлову, которого Василий Степанович знал «ходящим в коротких штанишках», и потому положение ректора и академика не мешало Фурсову устраивать публичные экзекуции. Доставалось, разумеется, и С. Н. Вернову, и В. В. Мигулину, и другим. Но деканом он был идеальным, настоящим хозяином физфака. И это объяснялось в первую очередь его независимостью, а во вторую — объективностью в оценке деятельности кафедр. Последнее также объяснялось тем, что сам Василий Степанович наукой не занимался и потому своих пристрастий не имел. А то, что он любил унижать, это люди терпели и даже с большим уважением к нему относились. После его ухода с должности оказалось не так просто выбрать нового декана, пошла чехарда: за три года второго декана меняют.
Несмотря на то что вначале В. С. Фурсов очень сопротивлялся моему приходу на факультет, ко мне он относился хорошо. Перелом в его отношении ко мне произошел в 1968 году, когда по просьбе В. С. я был представителем факультета на пленуме Комитета по Ленинским премиям и отстаивал кандидатуру Д. А. Власова. Ленинскую премию А. А. Власов получил, но это не моя заслуга. Кому, как не автору уравнения Власова, давать премию?! Думаю, именно эта моя позиция и изменила отношение В. С. Фурсова ко мне. И настолько, что он прощал мне ершистость, в частности по отношению к нему самому. Так, однажды по какой-то причине мы с ним повздорили. Он мне довольно резко в чем-то отказал, а я сгоряча ему нагрубил, сказав, что «зато я не предавал своего учителя». Не знаю, понял ли он меня правильно, но я имел в виду партсобрание 1938 года в теоретическом отделе, которым заведовал Игорь Евгеньевич Тамм. В. С. Фурсов был тогда аспирантом. Партсобрание проводил заместитель директора А. Д. Чуприн, оно должно было осудить Игоря Евгеньевича как брата врага народа. Вдруг открылась дверь и вошел Игорь Евгеньевич. Естественно, все замолчали, и партийное собрание пришлось отменить. Вскоре после этого В. С. Фурсов ушел из ФИАН. Но на мою грубость он не отреагировал и даже позже не изменил отношения ко мне.