Всеволод Иванович, не выдержав тоскливой тягомотины, подсел к захмуревшему отпрыску на ступеньку домового крыльца и, плотнее натянув на острые плечи старенький ватник, осторожно спросил:
- Чтой-то стряслось? Чё-нито сурьёзное?
Сын криво улыбнулся, прерывисто вздохнул, словно освобождаясь от гнойной ауры, приобнял отца за плечи.
- Не бери на ум – ничего серьёзного. Стряслось да уже утряслось. Не тужись зазря, вы здесь не причём – мои заботы, сам и перелопачу.
Старый недовольно засопел, задвигался, но так, чтобы не сбросить руку сына.
- Ничего не бывает зазря. Радости твои – завсегда твои, - пробурчал недовольно, но успокоенно, - а вот заботы твои – наши, семейные, на том всегда крепла русская семья. Как же не переживать, когда ты бродишь по дому бирюком и порогов не замечаешь, нас с матерью не видишь?
Отдалившееся и расстоянием и духом от центрального корня дитяти, так и не пустившее до сих пор своих корней, ещё крепче прижалось к родителю, извиняясь за отчуждение.
- Прости дурня, - и кратко поведал отцу историю знакомства с московской актрисой. – Совсем ошалел.
Выслушав краткую исповедь незадачливого исповедника, Всеволод Иванович попытался уточнить кое-какие детали:
- И чё, ты точно не залез к ей в постель? – деликатно поинтересовался для округления фактуры.
- Точно, - ошалелый улыбнулся, - падла буду! – поклялся страшной пацанячьей клятвой и вдруг невольно раскрыл рот и удивлённо вытаращил глаза, когда услышал:
- Ну и лопух! Залез бы и не маялся сейчас, и она бы не увиливала. – Всеволод Иванович даже не изменился в лице, поставив такой простецкий житейский диагноз ошалелости сына. – Самолюбие тебя теперь заедает, стыдоба за мужскую слабость.
Посрамлённый отпрыск, покраснев, начал неуклюже оправдываться:
- Да понимаешь, договорились мы, вернее, она предупредила, чтобы не приставал…
- А ты хотел, чтобы она сама к тебе полезла, сама распласталась? – усмехнулся опытный ловелас.
- …да и сморило меня после самолётной бессонницы, еле проснулся уже к поезду, - чуть соврал неудачливый бабник. – Только знаешь, здесь не то, здесь другое, душевное защемило, а не телесное, объяснить только не могу толком.
- Ну, раз не то, и объяснить не можешь, то и латай свою болячку сам, - отец недовольно пошевелил плечами, ещё плотнее стянул руками ворот душегрейки. – Только вот что я тебе присоветую по-старшински: не бери такую в жёнки. Если она сейчас, когда ты её толь-толь обхаживаешь, уже увиливает и не поддаётся, то и после, когда завладаешь, будет вилять и хвостом, и языком – ссор и измен не оберёшься, и, в конце концов, разбежитесь в злобе. В супружество надоть идти навстречь друг дружке, а не играть в прятки, кто кого засалит. – Он чуть отвернулся от сына, заставив того убрать руку. – Эта болячка и впрямь только твоя, сам и избавляйся. – Отец чуть примолк, потом тяжко вздохнул. – А у нас своя назрела.