Вот мы и встретились (Троичанин) - страница 116

- Подруги сманили. – Вот те раз: ниточка оборвалась.

- О-о, и все вы в одной школе? – Иван Всеволодович оживился, надеясь, что нашёл-таки тему для оживлённого разговора.

- Они все устроились на другую работу. – Нет, доверительный разговор никак не клеился и больше смахивал на допрос.

- Что же вы? Или вам нравится лямка педагога? – начал он злиться.

- Решила честно отработать затраты государства на моё обучение.

Вот так! По старокомсомольски! Обязана отработать и будет корячиться в ущерб себе за гроши. Нормально! Иван Всеволодович и сам корячился в геологии по дешёвке, но он-то хоть ради любви к выбранной профессии, а она?

- Послушайте, - вспылил он, окончательно потеряв надежду на дружескую беседу. – Разве вы живёте так далеко от нас? – Они прошли почти всю пустынную и тёмную окраинную улицу под разбитыми лампочками на покосившихся столбах. Вера остановилась, повернувшись к нему.

- Я думала, вы захотели прогуляться, - и в тёмных глазах ни тени вины или хотя бы замешательства: он идёт, и она следом – без сомнений и расспросов.

- Какое там прогуляться! – сердито проворчал гуляка. – Поздно уже. Да и вас, наверное, ждёт не дождётся куча не проверенных тетрадей, не выспитесь к утренней смене.

Вера улыбнулась.

- Ой, я люблю поспать.

«Ну и дурища!» - припечатал он законченную характеристику невесте. – «Ещё и с высшим образованием. Небось вытянула диплом на тройки. Идёт тенью, слова путного не вытянешь, куда ведут, туда и идёт коровой, любит пожрать и поспать, а учительство терпит, но не любит, одним словом – серомотина из старосветских помещиков».

- Тем более возвращаемся без промедления.

Её дом оказался всего лишь вторым от Ильиных. Попрощались по чужому, коротко: «до свиданья» - «спокойной ночи». Облегчённо вздохнув, словно освободив душу от тяжкой ноши, Иван Всеволодович на все осторожные деликатные вопросы матери «что да как?» отвечал уклончиво и теперь почему-то злился на себя.

Весь четверг он вымучивал тезисы для «замечательной» лекции, предназначенной для увеличения миграции здешних выучившихся лоботрясов в уссурийские дебри. Набралось на целых три листа. Прочитав всё, «замечательный» лектор смял листки в широченной ладони и выкинул в печь. Расскажу-ка, решил он, своими словами о том, что легло на душу.

О розово-красных весенних вершинах и привершинных южных склонах очистившихся от снега сопок, украшенных цветущим багульником в орнаменте нежно-зелёных листочков. Если срезать веточку рододендрона зимой и поставить в воду, то к Новому году она подарит вам нежно-розовые цветы. А выше красных вершин сопок и далеко на горизонте величаво высятся конусообразные громады Сихотэ-Алиньского хребта, сверкающие белизной на ясноголубом небе. И воздух – чистый и прозрачный, звенящий тишиной. Глаз не оторвать и дышать не надышаться. В глубоких холодных распадках ещё сохранилась пелена слежавшегося снега, можно идти по нему свободно, не проваливаясь. Текут в хрустальном обрамлении сосулек кристально чистые ручьи словно из подантарктического озера, шумно переливаясь через выглаженные до блеска валуны, нежно журча над разноцветной галькой на перекатах, низвергаясь малыми водопадами в ледяной корке и неукротимо протискиваясь через теснины сближенных скал, упрямо устремляясь к долинным рекам. Вода в ручьях такая чистая, что порой кажется, что её и нет, и такая холодная, что кажется вязкой. И вкуснее всякой минеральной. Реки ещё в снежно-ледяных заберегах, но скоро и очень быстро ярое весеннее солнце освободит их от сжимающих зимних объятий и вообще сотрёт все зимние белые цвета, окрасив всё вокруг в радующий глаз и душу зелёный. Тайга наполнится гулом и шлёпом разлившихся переполненных рек и ручьёв, превратившихся в реки. Закачаются продуваемые освежающими ветрами вершины могучих высоченных и стройных как осетинские танцорки кедров, названных в народе хлебными за то, что с лихвой заменяют и хлеб, и масло. Расправят широченные кроны маньчжурские орехи, орешки которых по дизайну не отличить от грецких, но размерами они чуть меньше и не поддаются никаким зубам, раскрываясь только под молотком. Зазеленеют ярче и свежее вечнозелёные ели, сосны и пихты. Торопится одеться в пышный прозрачный наряд красавица лиственница, а следом и дубы, и благородные тис и бархат. Вечером стволы ещё почти голые, а утром смотришь – стыдливо укрылись. Ветер вовсю раскачивает вершины, устремлённые к пронзительно голубому небу, задерёшь голову и кажется, что это тебя качает, и хочется в испуге ухватиться за что-нибудь, прислониться  к дереву. А внизу тихо и покойно. Ровно и шелестяще-умиротворённо шумит  освободившийся от горных потоков неширокий ручей, на берегу которого на расчищенной от кустарника, молодняка и гигантского папоротника площадке разместился лагерь геологов из четырёх брезентовых палаток. Завитушки-усы молодого папоротника-орляка, зажаренные с лучком, очень даже, между прочим, по вкусу напоминают грибы. Но они уже отошли.