-8-
Отчитала, и ему стало легко и празднично, словно после защиты геологического отчёта, когда тяжкие полевые труды твои и творческие измышления разносят в пух и прах и неожиданно оценивают на «отлично». Сегодня он не натянул и на троечку – так, троечка с минусом, да и то авансом на будущее.
Весь долгий бесконечный вечер ждал обещанного звонка. Чтобы не мешала мать, ушёл за дом, в угол усадьбы, где под старой яблоней когда-то сам вкопал стол и окружил скамьями. Сел, положив мобильник перед глазами, и, часто поглядывая на него, бездумно наблюдал, как золотое солнце, краснея от стыда за то, что не успело за день сделать всех счастливыми, пряталось за горизонт, подсвечивая оранжевыми сполохами низы облаков, скапливающихся там, чтобы укрыть уставшего настоящего труженика.
Домой из санатория он вернулся с российскими транспортными передрягами последующим ранним, только-только пробуждающимся утром. Чтобы не будить родителей раньше времени, пошёл, убивая время, пешком через центр города, где перед мэрией так же незыблемо, как и при прошлой власти, торчал на высоком постаменте великий вождь всех угнетённых с устало поднятой рукой и в загаженной голубями кепке. Сверяясь с часами, к калитке подошёл в половине восьмого. Мохнатый сторож, приготовившийся было к тоскливой дневной дрёме, встретил блудного сына тройной радостью – и за себя, и за стариков – и не давал шага ступить, преследуя по пятам в опасении, что молодой хозяин сбежит снова.
И не ошибся. Даже не позавтракав толком, Иван Всеволодович пошёл в сарай, нашёл сохранившуюся с прошлого отпуска удочку со снастью, переоделся в старую одёжку, тоже сохраняемую стараниями домовитой матери, прихватил кое-что на зубок, выложил из чемодана дары юга: апельсины, абрикосы, персики, гранаты и, конечно, виноград, крупный и большими гроздьями, взял старую сумку и, окликнув подозрительно посматривающего на него пса, облегчённо вздохнул и, наконец-то, пошёл на свой первый настоящий отдых.
Пошли пешком как в давно минувшие сопливые времена окраинами города, чтобы дать выход накопившейся у Пушка энергии, и не подвергать доверчивую собаку злым и жестоким нападкам оборзевших в тесноте городских жителей, не говоря уж о пассажирах автобуса или трамвая. Потеря лишнего времени, которого у обоих было в избытке, компенсировалась чистым воздухом, утренним затишьем и загородной суррогатной природой. Знакомая тропинка скоро, однако, упёрлась в новые массивные кирпичные и блочные постройки с высокими заборами, почище, чем в зонах строгого режима. Пришлось прокладывать новый маршрут, удлиняя и время, и путь к заветному местечку под старой раскидистой ивой над глубоченной ямой, вымытой Доном на крутом повороте русла. Возбуждённый необъятными просторами и обилием незнакомых запахов Пушок вначале часто останавливался, знакомясь с собачьей почтой, оставленной на углах заборов, столбах, оголённых кустах и высоких кочках. Потом ему пришлось яростно отбиваться от стаи бродячих собак, защищая хозяина и прячась за его спину, мимоходом успевая облаять остервеневших четвероногих стражей за капитальными заборами. Не одолели ещё и полпути, как накопленный за много бездельных дней собачий пыл выдохся, и дальше шли уже дружным тандемом более-менее спокойно.