- Ну, тогда стакан чаю? – настаивал дядя Ваня. – Я заварил свежачок.
Она, чуть помедлив и решив, что выдержала характер, поднялась и отворила дверь.
- Пожалуй, - согласилась сухо.
Он вежливо отступил, и привереда гордо проследовала на кухню, сгорая от любопытства, что он там сообразил. «Уж, конечно, колбасу с батоном, да ещё, небось, докторскую – на что ещё хватит мужской фантазии?» Когда же узрела непривычно богатую, но одновременно и скромную сервировку, и виду не подала, что разочарована и удивлена. «А он, оказывается, несмотря на страхолюдный вид, совсем домашний». На столе в плоской тарелке красовался приличный шмат красно-коричневой ветчины, наполовину нарезанный на тонкие аппетитные пластики. На другой тарелке повалились друг на друга ломтики ноздреватого сыра с выступившими капельками влаги. Рядом, прямо на столешнице – какой-то необычный жёлтый хлеб с коричневой корочкой. В дополнение ко всему убийственному холестерину, ещё и пачка новозеландского масла, и совсем уж провокационное ожерелье из эклеров. Крупные конфеты в разрисованных цветами фантиках казались в обжорном натюрморте совершенно лишними и явно предназначались хозяйке. Она уселась на привычное место у холодильника и требовательно уставилась на косматого метрдотеля. «С такой волосатой мордой нельзя подпускать к готовке – всё будет в волосьях», - подумала непримиримо. А он, осторожно примостившись напротив, на неудобном узком пластмассовом табурете, снял полотенце с заварника и, потянувшись к её чашке, осведомился:
- Вам как: пожиже или погуще?
- Не жмотьтесь! – ответила резко и ещё раз оглядела обжорку на столе, решив, что диета диетой, а пошамать малость хотя бы разок да на дармовщинку не повредит. И потому решительно ухватила сдвоенные ломтики хлеба, втиснула между ними наиболее толстенький пластик ветчины и сунула бутерброд в рот, нагло глядя на щедрого гостя. Тот не замедлил последовать её примеру, обнажив крупные ровные и белые зубы. «Как у зверя!» - неприязненно определила она. - «Такими не то, что ветчину – кости грызть можно».
Они дружно, прихлёбывая почти коричневый чай, почти справились и с ветчиной, и с сыром, и с горчичным хлебом. Можно и передохнуть перед повторным чаем и спокойно обозреть приговорённое ожерелье.
- Кем это вы вкалываете, что поесть можете только вечером? Военный? – спросила и сразу же сама себя опровергла, сообразив, что лохматых в армии не держат. Разве что только ради естественного камуфляжа в какой-нибудь сверхсекретной операции где-нибудь на Кавказе.