Чего раздумывать? Схватил я палочки, а они, точно крахмал, расползаются между пальцами. Я их сжал обеими ладонями и… проснулся.
Машинально глянул на свои руки — вдруг чудом в них палочки? — вздохнул. Пусто… Выглянул с печи — почему в ней так гудит? Бабушка улыбается мне:
— Эй, соня, вставай, а то поджаришься, как пирожки!
Бабушкино лицо раскраснелось возле жаркой печи, а глаза хитрые.
Если б она каждый день так хитрила! Вечером ни словом не обмолвилась о пирожках, и не видел, когда замесила. А теперь стоят посреди стола, желтобокие душистые пирожки. Пар от них идёт! Это бабушка расщедрилась на радостях, что наконец мы получили письмо от отца.
— С маком! — воскликнул я и мигом соскочил с печи. Больше ничего не мог сказать, если б даже хотел, — пирожки были до того мягкие, до того вкусные с козьим молоком, что слов у меня не было.
Встал из-за стола, взглянул на часы и похолодел: единственная стрелка показывала без четверти восемь. Быстренько собрал учебники, тетради, кое-как оделся и выбежал из хаты. А из соседней хаты вылетает опрометью Виталий.
Уже возле самой школы Виталий резко остановился, испуганно взглянул на меня:
— А палочки…
Меня точно стукнули чем-то тяжёлым по голове. Огляделся вокруг и нигде не увидел ивняка. Да и резать нечем, ножа с собой не захватил. Что же делать?
— Эй, ребята, скорее сюда! — донёсся голос Полины Семёновны.
Мы, потупившись, подошли к гурьбе школьников.
— Вы с собой что-нибудь поесть захватили? — спросила учительница, ответив на наше приветствие. — Сегодня уроков не будет, идём на поле убирать горох. Он уже осыпается.
Я пощупал холщовую сумку — бабушка положила два пирожка.
— Есть! — обрадовавшись, воскликнул я. Как все удачно получилось: не будет уроков, стало быть, палочки не понадобятся.
До чего же не интересная, канительная работа — рвать горох. Он давно затвердел, и когда я бросил в рот несколько штук, показалось, будто бы на зубы попали камешки. А ещё сухие стебли царапают руки, пыль противная поднимается, как в старом сарае. Но мы не жаловались, мы знали: муку из гороха добавляют в хлеб, а хлеб отвезут на фронт. Может, краюха и к моему отцу попадёт в госпиталь?
Закончили работу, когда солнце клонилось к закату. Давно съели мы с Виталием пирожки. И ноги, и руки болели. Еле-еле добрели мы домой. Зашли к нам в хату, я сразу к печи, вытащил чугунчик картошки, и мы её моментально прикончили. За картошкой пошли пирожки. Потом Виталий поплёлся домой, а я на полатях привалился к постели, сложенной горкой, и словно пошёл ко дну сонной речки.
Проснулся от громкого грубого голоса. Так по-мужски разговаривала на нашей улице только тётка Лида.