Вдруг она почувствовала, что задыхается от ярости.
Понаблюдав за ней, Чика сказал вкрадчивым голосом:
— Привет, зайчик. Как жизнь?
Растерянность длилась лишь несколько секунд. Тут же она сказала себе: возьми себя в руки. Будь спокойна и холодна. С такими подлецами, как Чика, иначе нельзя.
Сделала каменное лицо, процедила:
— Чика, я что-то не вижу здесь зайчика. Кто зайчик? Уж не ты ли?
— О-о, радость моя… — Чика вынул и раскрыл портсигар, взял сигарету. — Вот как ты заговорила. Стала важной дамой, да?
Отхлебнув кофе, сказала спокойно:
— Чика, ты кто мне? Опекун? Родной отец? Какое тебе дело, кем я стала?
— О'кей… — Щелкнув зажигалкой, Чика прикурил. Затянулся: — Ладно, цыпленок, точить с тобой лясы у меня нет времени. Ты ведь сейчас свободна, да?
— Свободна в каком смысле?
— В том… — Чика усмехнулся. — В том, что можешь спать, с кем хочешь?
На секунду закрыв глаза, она постаралась подавить приступ ярости. Посмотрела на него, холодно улыбнулась:
— Представь себе, Чика, свободна. Абсолютно.
— Понятно… — Взяв блюдце из-под ее чашки, Чика положил в него дымящуюся сигарету. — Но, по-моему, ты забыла, что за свободу надо платить. А?
— За мою свободу тебе уже заплатил Липницкий. Пятьдесят грандов. Достаточная цена. Или ты об этом забыл?
— Нет, не забыл. Но ты ведь уже не с Липницким.
Не выдержав, посмотрела на него ненавидящим взглядом:
— Слушай, Чика, твое ли собачье дело, с кем я? Тебе заплатили — исчезни. Уйди в осадок, не возникай. Я буду с тем, с кем я хочу. Все.
Чика взял сигарету, затянулся. Откинулся на стуле:
— Никуда я не исчезну. Ты с другим. Так что готовь новые пятьдесят грандов.
Ей наконец удалось снова взять себя в руки. Холодно улыбнувшись, спросила:
— А если я не приготовлю — что будет?
— Будет нехорошо, зайчик. На первый раз к тебе на улице подойдет дяденька. И плеснет в лицо соляной кислотой. Так плеснет, что от твоей мордахи останутся одни воспоминания. Это я тебе гарантирую на сто процентов.
Она слышала, в Москве именно так расправляются с непослушными путанами. Похолодев, подумала: а что, если именно так и будет?
Все же, собрав остаток бушующей в ней ярости, твердо посмотрела ему в глаза:
— Да? А что, если я сейчас скажу об этом Луи? И он разберется с тобой?
— Во-первых, зайчик, со мной не очень разберешься. Я так легко не разбираюсь. А потом, хорошо, пусть он со мной разберется. Пусть он даже меня замочит. Это ничего не изменит. Запомни, если ты не отдашь пятьдесят грандов, дяденька с соляной кислотой все равно к тебе подойдет. И мордаху попортит.
Глядя в прищуренные глаза Чики, она выругала себя. Дура, ведь с самого начала повела себя с ним совсем не так. Она сделала ошибку, начав угрожать ему. Ее угрозы ничуть его не трогают. Угрозы вроде этих он слышит каждый день и давно уже не реагирует на них. Ясно, он с самого начала знал, что она вынуждена будет ему уступить. Что она в конце концов поймет: от его бандитов, входящих в долгопрудненскую бригаду, ее не защитит никто, даже Луи. Не может же Луи посадить ее в какую-нибудь каменную башню или в подземный бункер и запретить выходить на улицу.