О, да ты еще незрячее чем я, думает Слепой Вилли, но по — прежнему хранит молчание. «А дела у тебя идут хорошо, так ведь? Может не так хорошо как у сосланного на задворки копа. Штука в день на праздники есть? Две штуки?» Он называет меньше, чем есть на самом деле, однако Вилли, естественно его не исправляет. Эта ошибка в подсчетах, словно музыка для него. А так же это ясно говорит что его соглядатай пока еще за ним не следит, по крайней мере не близко и не часто. Но ему не нравится злость в голосе Вилока. Злоба это как неизвестная карта в покере.
«Ты слепой не больше чем я!», повторяет Вилок. Кажется что это предположение ему очень понравилось. «А знаешь что, приятель? Мне следует как‑нибудь вечером проследить за тобой. Посмотреть в кого же ты превращаешься вечером.» На мгновение Вилли перестает дышать, но тут же выдыхает.
«Вы этого не захотите делать, офицер Вилок», говорит он.
«С чего бы это? Почему нет, Вилли? Почему? Ты беспокоишься о моем благосостоянии, да? Боишься что грохну курицу которая несет мне золотые яйца? Эй, да 36 сотен в месяц это пыль по сравнению с благодарностью или даже с повышением!», он останавливается и когда снова говорит в его голосе слышна мечтательная нотка, что Вилли кажется особенно пугающим, «Про меня напечатают в „Пост“ — ГЕРОЙ — ПОЛИЦЕСКИЙ РАЗОБЛАЧАЕТ БЕССЕРДЕЧНОГО ЖУЛИКА НА 5–ОЙ АВЕНЮ!»
«Про вас может и напечатают в „Пост“, но повышения не будет, и никаких благодарностей. По правде, вы, офицер Вилок, окажетесь на улице в поисках работы. Возможно вы не все понимаете в секретных делишках — человек который берет взятки нигде не нужен.»
Наступила очередь Вилока сдерживать дыхание. Когда он снова задышал, в ухо Вилли ворвался ураган, а губы копа почти касались шеи Вилли. «Ты это о чем?», шепчет он, хватая Вили за рукав куртки «Ты мне только скажи — о чем это ты тут, черт тебя дери, болтаешь?»
Но Слепой Вилли молчит. Руки по швам, голова немного приподнята, взгляд устремлен в темноту, которая рассеется ближе к вечеру. Лицо его почти ничего не выражает, что для многих прохожих выглядит как уязвленная гордость, оскорбленное приличие и смелость — которой хоть и мало но осталось. Вот и все, и таким его делает не только табличка или черные очки, которые, собственно и позволяли ему нормально существовать все эти годы…Вилок ошибается: он в самом деле слепой. В сущности они оба слепые.
Рука легонько начинает его трясти, только теперь это уже непросто рука, а впившиеся в рукав когти, «У тебя есть дружок? Так ведь, да, ты сукин сын? Поэтому ты так дьявольски долго трусил конвертом? У тебя дружок который меня фоткал? Да?»