Подросток вздрогнул и с удивлением посмотрел на кудрявую девчонку, которая невозмутимо осмеливалась возражать ему.
— Ах, это ты, лягушка, болотная принцесса, Маркиза Ангелов! Надо сказать, что я совсем забыл тебя приветствовать, маленькая сестра.
— Почему ты называешь меня лягушкой?
— Потому что ты назвала меня жабой. И к тому же раньше ты вечно пропадала в зарослях и болотных камышах. Или теперь ты стала такой же чопорной воображалой, как Ортанс?
— Надеюсь, что нет, — скромно ответила Анжелика.
Ее вмешательство ослабило напряжение.
Между тем братья закончили есть, и кормилица уже убирала со стола.
Обстановка оставалась гнетущей. В смятении каждый искал выход из новой ловушки, которую подстроила им судьба. В тишине закричал малыш. Мать, тетушки и даже Гонтран воспользовались этим поводом, чтобы «пойти посмотреть, что случилось». Но Анжелика осталась вместе с двумя баронами и старшими братьями, приехавшими из города в столь жалком виде.
Она спрашивала себя, не потеряли ли они в этот раз свою честь. Ей очень хотелось задать вопрос, но у нее не хватало на это духу. Братья внушали ей что-то похожее на презрение и жалость.
Старый Лютцен, который отсутствовал во время появления мальчиков, принес новые канделябры в честь путешественников. Неловко обнимая старшего, он немного закапал его воском. Младший с пренебрежением уклонился от суровой ласки. Но старый солдат не обиделся и тут же посвятил всех в свою радость:
— В самое время вы вернулись, мальчики! Зачем вам твердить латынь, когда вы едва способны писать на своем собственном языке? Когда Фантина поведала мне, что молодые хозяева вернулись домой навсегда, я сразу же сказал себе, что мессир Жослен теперь сможет наконец отправиться в море…
— Сержант Лютцен, я должен напомнить вам о дисциплине? — внезапно сухо произнес старый барон.
Гийом не стал настаивать и замолчал. Анжелика была удивлена высокомерием в искаженном голосе дедушки. Тот повернулся к старшему внуку.
— Я надеюсь, Жослен, ты отказался от своей детской мечты стать моряком?
— И почему я должен был он нее отказаться? Мне даже кажется, что теперь у меня нет другого выбора.
— Пока я жив, ты не станешь моряком. Что угодно, но только не это! — И старик стукнул тростью по выщербленным плиткам пола.
Жослена, казалось, ошеломило внезапное упорство, какое проявил дед против взлелеянной мечты подростка, ведь именно она позволила ему без огорчения встретить новость об унизительном исключении.
«Закончились отченаши и латинская зубрежка, — думал он. — Теперь я — мужчина и буду плавать на королевских судах».