Старушка подняла голову к двери, прислушиваясь, и дверь почти в тот же миг медленно, почти со скрипом отворилась. На пороге застыл вихрастый юноша, тяжелым взглядом пригвоздив старушку к стулу.
«Скорпион?» — подумал Сема, расплывчатым зрением собирая картину в одно целое.
Мешали черные мухи, плодящиеся перед глазами с завидной скоростью. Куда там кроликам.
— Не преувеличивай своих возможностей, баньши. Тебе семьсот лет, мне в семнадцать раз больше.
«Хотя какой, к черту, здесь может быть Скорпион? О бредни мои, бредни! Мозг, сколько еще ты покажешь мне картинок, прежде чем вернется настоящий мир? Тот, физический, который казался таким понятным в детстве».
— Ты переступил владения! — просипела придавленная к стулу старушка.
«Опять же, если подумать, в моих глюках должен быть Скорпион. Хоть какой-нибудь. Пусть будет хотя бы такой», — снова подумал Сема и улыбнулся висящим шприцам.
Широко улыбнулся. Улыбкой камикадзе.
— Удельные земли князьков теперь принадлежат всецело мне! Разграничение Велеса отменяется.
Толстый стеклопакет вынесло на улицу вместе со старушкой. Крик баньши, не столько истерзанной стеклом и ударом, сколько откачанной силой, слился со свистом сотен шприцев. Они моментально догнали пособницу и пропороли старую, дряблую кожу. Она больше не могла вселяться в предметы или менять структуру тела. Меченый забрал весть потенциал, все возможности. Асфальт принял древнюю бестию, как любой материальный предмет весом больше пера. Принял такой же, какой она умерла шесть веков назад.
Гость подошел к окну и сел на подоконник. Обычный голос, чем-то похожий на голос брата, донесся до Семы:
— Вот же старая валлийская дура. Нет чтобы спокойно гулять на свадьбе внуков… Так она ж и там проклинать начала. Но и на самый тяжелый сглаз найдется проклятие потяжелее… С тех пор могла только о смерти бурчать, сама не ведая смерти… Тьфу, черт, с братом поговоришь, сам говорить, как он, начинаешь… Так о чем это я? Ах, да. Баньши. Воет о смерти и предметами гремит, как жалкий полтергейст.
«С кем это он говорит? Оправдывается, что ли?»
— Вот скажи мне, Сема. Ты же тоже ему брат. Он всегда такой упрямый?
«Ну, все, шприцы со старушками кончились, теперь с галлюцинацией разговариваю. Пусть это и меньшее из зол за последнее время».
— Ваше благородие, вы, когда в зеленого слоника превратитесь, вы повторите свой вопрос на арамейском, а сейчас мне некогда — умирать надо. Там, в другом мире, — просипел на одном дыхании Сема, предчувствуя скорый кашель.
Кашлять раскаленно-сухим горлом — все равно, что выплевывать внутренности, получив под дых бревном.