Переводчик вышел из барака и сказал:
— Все, кроме вызванных, могут разойтись, а вы, — обратился он к Дрозду, — соберите вещи, которые хотите взять. Много не берите. Вы скоро вернетесь. Дается десять минут на сборы.
Моряки заволновались: товарищей увозят перед самой отправкой домой! Плотным кольцом окружили они отобранных.
— Не отдадим! Пусть здесь допрашивают! — крикнул Костя Кириченко.
Этот возглас был сигналом. Все сразу закричали:
— Да, пусть здесь допрашивают! Не отдадим!
Гестаповец, уже вышедший из барака, что-то недовольно сказал коменданту Тот бросился в комендатуру и через минуту вывел оттуда отдыхавшую смену солдат. Они шли с автоматами наперевес, четко отбивая шаг, насупленные и тупые.
Солдаты остановились, не дойдя двух метров до толпы моряков.
Переводчик, бледный, прерывающимся от волнения голосом объявил:
— Немедленно разойтись! Если через десять минут отобранные лица не будут готовы и нам попытаются мешать, откроем огонь. Не забывайте: вы в плену.
— Не увозите товарищей! Пусть допрашивают здесь!
— Они скоро вернутся. Я вам обещаю.
— Ложь! Не отдадим.
Лицо коменданта налилось кровью:
— Raus! Forwärts![24]
Солдаты бросились в толпу и прикладами стали загонять моряков в барак. Гестаповцы окружили отобранных. Скоро на дворе, кроме них, никого не осталось.
— Собирайте вещи, и быстро, — скомандовал переводчик.
Микешин и Чумаков сидели в бараке, когда солдат привел туда Виталия Дмитриевича. Дрозд открыл чемодан, взял полотенце, туалетные принадлежности, смену белья, табак и трубку. Собирал он все это молча, думая о чем-то своем. Глаза его сощурились, лоб пересекли глубокие морщины. Он не видел окружающих, и никто не хотел его тревожить.
Неожиданно он повернулся к Микешину, улыбнулся такой теплой отеческой улыбкой, какая редко появлялась на его лице, и негромко проговорил:
— Вот и все, друзья. Время на исходе. Игорь Петрович, Константин, на вас оставляю команду. Держите ее в целости. Помните, что вы старшие здесь. На вас будут смотреть. Будьте стойкими. Всегда помните, что вы представляете великий народ. За меня не беспокойтесь. Прощайте. Ну…
Дрозд привлек к себе Микешина, потом Чумакова и вместе с рукопожатием крепко поцеловал.
— Вы скоро вернетесь, обязательно вернетесь, Виталий Дмитриевич. Я говорю «до свидания», а не «прощайте».
Солдат нетерпеливо поглядывал на прощающихся.
— Пойдемте, — сказал Дрозд ему по-немецки.
Все пошли к выходу, но Микешина и Чумакова из барака не выпустили стоявшие у дверей солдаты. Дрозд обернулся к Чумакову:
— Константин Илларионович, на тебе ответственность.