вывели из замка.
Новая охрана состояла из фронтовиков, которые по разным причинам не могли возвратиться снова на позиции. Многие недавно выписались из госпиталя калеками. На интернированных они смотрели без всякой злобы, даже с некоторым сочувствием. Изредка, когда поблизости не было унтеров, они совали морякам то кусок черствого хлеба, то сигарету или щепотку табаку. У большинства лица были усталые, с безразличными глазами. Руки для приветствия они поднимали неохотно, что-то бурчали себе под нос.
Как-то ночью Микешин, возвращаясь из уборной, разговорился с солдатом, охранявшим правый коридор. Лагерь спал. Солдат сам остановил Игоря и дал ему сигарету… Микешин сделал затяжку, поблагодарил и осторожно спросил:
— Были на фронте?
Солдат кивнул головой.
— В России?
— Да, в России, под Москвой.
— Ну как там? — вырвалось у Микешина.
Солдат махнул рукой и со злобой сказал:
— Плохо. Будь оно все проклято. Тысячи обмороженных и убитых. Вот и я…
Он приподнял ногу, как будто бы Игорь сквозь сапог мог увидеть, в каком состоянии у него нога.
— Огромная страна. Мы завязнем там, как когда-то Наполеон. Надо быть идиотом, — солдат боязливо оглянулся, — чтобы влезть в такую кашу.
— А газеты пишут, что все хорошо.
— Не верьте. Я католик и знаю, что нас ждет возмездие. Мы начали разрушать все страны. За это и получили.
— Но ведь не все так думают? Иначе не было бы этой войны.
— Конечно, эсэсовцы так не думают. У них все: и девочки, и вино, и деньги, и теплая одежда. Но не путайте настоящих немцев с этими выродками. Вспомните об этом, когда нам придется рассчитываться…
Хлопнула дверь. Солдат вскинул автомат, повернулся к Микешину спиной и затопал по коридору…
На следующий день в камере не было человека, который бы не знал об этом разговоре. Он передавался из уст в уста, все больше обрастая подробностями.
Вывод моряки сделали правильный: значит, действительно у Гитлера не все так блестяще, как он хочет представить в своих речах.
11
Риксбург замерзал. Все холоднее становилось в комнатах, все меньше давали тепла печки, коченели тела моряков… Метели и снегопады не прекращались. С нетерпением ждали вечернего «апеля»: только бы скорее броситься на койку и уснуть, если позволит голод.
В эти тяжелые дни Игорь как-то уж очень сильно затосковал по пароходам. Он вспоминал «Гдов», «Колу», «Унжу», «Тифлис», людей, с которыми плавал. Мучительно хотелось снова очутиться в море, увидеть далекую полосу горизонта, ощутить бескрайний простор, взять в руки секстан… Как это было невыразимо хорошо — вдыхать предрассветный воздух, разыскивать в ночной черноте слабые вспышки маяков, чувствовать качающуюся под ногами палубу, слышать негромкий голос Дрозда…