Клуб сильно изменился с того момента, как здесь впервые показывали кино. Во- первых некоторые лавки стали выше, теперь сидящие позади могли смотреть не только затылки, а и то, что внизу экрана; во-вторых над потолком появились ещё две фары, принесённые непонятно откуда, но хорошо освещающие всё помещение; в-третьих, на велогенераторе сидел мальчишка и крутил педали, а рядом с ним тёрлись ещё двое, видимо, смена. Отрабатывали ли они бесплатные билеты или ещё что-нибудь, я выяснять не успел, ко мне подошёл Василий. Вскоре мы уселись в углу и поговорили по-душам. Тяжёлый это был разговор. О том, как ломается психика и что надо сделать, дабы остаться человеком. Оказывается, великое дело - понять, что хуже смерти для человека это боль оплакивающих его близких.
- Раньше, - теребя в руках письма, - как только я в лагерь угодил, такой внутренний гнёт был, словно стопудовый камень за спиной. Стыдно за себя было, плакал ночью. Потом, насмотрелся разного. И как звёзды резали, и как колени дробили. Полыхнуло в голове, каждому готов был в глотку вцепиться. А вчера, письма написал и почувствовал, как душу отпустило. Да так, что легче стало жить. Я вот, второй день по земле хожу, делаю всё в охотку, думаю обо всём без лишних сложностей, получается у меня всё. Ты прости, если надоел.
- То Вася, просветление называется. У каждого оно по-своему происходит. Не то, чтоб человек заново рождается, просто душа с головой дружить начинают.
Так мы и беседовали в уголку. Лопухин обстоятельно расписал на бумаге, как угодил в плен, как бежал и как искупал, пока не пиликнули часы, сообщившие о том, что пора уходить. А в это время у Савелия Силантьевича пытались выудить всю известную им информацию.
Усадив гостью за стол рядом с окном, Силантьевич пристроился напротив. Варя внесла из сеней самовар, выставила на стол блюдца с чашками, сахарницу с рафинадом и горшочек с земляничным вареньем.
- Я в клуб, - сообщила дочка отцу, - надо афишу нарисовать.
Савелий махнул рукой. Понял он, какую афишу пойдёт рисовать Варя, вздохи у неё с киномехаником. Хоть и проводил он недавно беседу с демонстрацией бараньих ножниц, киномеханик всё равно продолжал крутиться возле его дочери. Понять парня было можно, Варвара - красавица, куда там этим артисткам с ней тягаться; смой с них пудру с тушью - и не поймёшь, кто перед тобой, чёрт или баба. За размышлениями, он пропустил вопрос, заданный ему Лизой и ей пришлось повторить:
- Расскажите мне об Алексее Николаевиче. Как давно вы его знаете, как познакомились?
- Как давно, - задумался Савелий, - почитай с мая этого года. Жёнка у меня захворала, прихватило у Симки в коленях. Что ни шаг, так от боли только выть не начинала. Стонет и стонет. Идёт за водой, а у самой слезищи из глаз катятся. Я и к фельдшеру в Хиславичи ездил и в Смоленск возил, без толку. В науках то не силён, грамоте трохи обучен и всё, но понял одно - они сами не знают, что делать. Тут мне старики нашептали, что неподалёку, вниз по реке старец когда-то жил, помогал людям. Я Симку в лодку и на вёсла. Так вот и встретились. Сидел Николаевич на бережку, рыбку удил.