Бот на всю ночь остался в прихожей. Нет. Он не подключился там к разъёму для подзарядки, как я поначалу подумал. У него была атомная батарея, срок службы которой доходил до десятка лет. Но он тоже спал — ведь во сне нуждался его биологический мозг.
Мой матрац был таким податливым. Так хорошо воспринимал и запоминал форму моего тела, что не хотелось даже ворочаться. Как закопался в одеяло, так и остался лежать. Вот он — первый день в Москве будущего. Бухло, шмотки, телек с порнухой и кровать. О, как красиво получилось! Надо будет процитировать себя на каком-нибудь интервью… последнее, что я подумал, прежде чем отрубиться.
…
Как это ни странно, во сне я бродил по какой-то незнакомой мне пустыне и повстречал там своего гуру из прошлой жизни — Булата. Булат и его секта поклонялись известному буддийскому лидеру — Итигэлову. [40]. Из всего учения Итигэлова их, прежде всего, интересовали его знания в области тибетской медицины. Монахам было известно, что именно эти знания позволили ему за счёт определённой диеты достичь состояния, близкого к нирване, к которому одной только медитацией стремиться, мягко говоря, бесполезно. В общем-то, Итигэлов и был тем знаменит в узких кругах, что ушёл в нирвану в 1927 году, попросив предварительно себя закопать, а потом раскопать через 30 лет. Тело поразительным образом сохранилось, но разум воскресить так и не удалось.
Буддисты называли погружения подобного рода «Самадхи». Они проводили в таком состоянии не более месяца. А выводили их из него особым способом. Горячим тестом или маслом согревали голову, массажировали всё тело, вливали через рот отвары, делали искусственное дыхание и так далее.
Булат проделывал этот фокус несколько раз, и один раз даже у меня на глазах. Он был крупным монголом с татуировками по всему телу и длинной седой бородкой, которую периодически поглаживал во время размышлений и проповедей. После каждого анабиоза, который длился неделю или больше, он долгое время ни с кем в общине не разговаривал. А когда мы задавали вопросы, смотрел на нас так, будто мы настолько ничтожны, что все наши мысли и действия сродни мельтешению муравьёв под его ногами. Вот эта харизма меня и покорила! Многих самоуверенных людей я повидал на своём веку… но такого взгляда не было ни у кого.
В моём сне Булат сидел у подножья большого сухого дерева[41] в традиционной для него позе лотоса и что-то чертил палочкой на песке. Я попробовал присмотреться. Но всякий раз, когда рисунок был близок к завершению, его стирал ветер, и Булат принимался рисовать заново. На меня он не обращал никакого внимания…