— Василий Дмитриевич, давай напишем секретарю районного комитета партии просьбу, чтобы помогли твоей семье с топливом, — предложил я.
— Что ты, что ты! — замахал на меня руками дядя Вася. — Писать к секретарю райкома! Ведь я беспартийный.
— Это ничего не значит.
Ершов молчал. Я не стал его уговаривать, а сел и написал от его имени просьбу секретарю райкома партии Мурашкинского района, Горьковской области.
Когда письмо было написано, я спросил у дядя Васи, как ведут себя немцы.
— С наступлением весны ожили, будто мухи… «Иван! Жить хочешь? Сдавайся плен, наша штурм Ленинград будем!» — по вечерам кричат с той стороны. А переговоры с нашей стороны ведет Акимыч. Он кричит немцам в ответ: «Эй, фрицы! Не забудьте в санпропускнике побывать, а то вшивых в Ленинград не пускают». А немцы на это: «Карош. Но Ленинград штурм будем!» А мы опять: «Во сне будете, а наяву лапы короткие». А потом начинается перебранка и перестрелка. Вот так и живем, — закончил Ершов свой рассказ.
* * *
Однажды, возвращаясь с занятий в расположение хозяйственного взвода, я увидел нечто необычное: старшины рот, повара, каптенармусы, ездовые и бойцы стояли плотной стеной вокруг младшего лейтенанта Еркина.
Они, не слушая друг друга, говорили все сразу, размахивая руками. Человек, впервые увидевший это сборище, сказал бы своему попутчику: «Уйдем отсюда, дружище, здесь без драки не разойдутся».
Подойдя ближе, я увидел на середине двора неизвестно откуда появившийся ящик старого, проросшего картофеля. В те дни это было несметное богатство: в городе не было ни одной картофелины.
— Тут, братцы, надо вопрос этот хорошенько обдумать; как бы не произошел скандал, ведь этот продукт для бойцов, — обратился к собравшимся Еркин.
— Да что тут обдумывать? Глянь, что осталось от этого продукта — кожа да кости. Нет, надо садить, и баста, — сказал немолодой солдат и рубанул кнутом воздух.
Старшины и повара, как люди более сведущие, подходили к ящику, осторожно брали картофель в руки и внимательно осматривали каждый глазок, потом бережно, как драгоценность, клали на место.
От одного вида этого неказистого проросшего картофеля у людей жадно разгорались глаза.
— Да… в землю просится, — сказал, глотая слюни, старшина Капустин и поспешно отошел от ящика.
Бойцы глядели на ящик будто на сковородку, где жарится в масле душистый картофель, вздыхали и тяжело переминались с ноги на ногу. И у меня во рту словно таял кусочек горячего картофеля. Чтобы избавиться от наваждения, я больно прикусил кончик языка и отвернулся.
Толпу растолкал рослый старшина.