Семь часов утра шестнадцатого января сорок четвертого года… На востоке загорелась заря. Ночная перестрелка затихла, все реже и реже звучали ружейные выстрелы и пулеметные очереди. Но никто из солдат не покидал своего места в траншее, чтобы уйти в блиндаж выпить кружку горячего чая, согреть застывшие на морозе руки. Все чего-то ждали, не сводя глаз с обороны противника.
Найденов и я зашли в снайперский окоп вблизи насыпи железной дороги Ленинград — Лигово. Я открыл бойницу, Сергей стал разжигать в печурке дрова. В этот ранний час зимнего утра в морозном воздухе кружились редкие пушистые снежинки. Они то спускались низко-низко к земле, то вдруг, подхваченные легким, еле уловимым дуновением ветра, взлетали ввысь.
В условиях обороны мы разучились ценить эти минуты затишья. А как они дороги человеку в затяжных боях!
К нам в окоп пришли Романов и Строева:
— Здорово, снайперы! Какие новости?
— Хвастаться нечем. Ни одна фашистская морда не высовывается, — ответил Найденов, поднимаясь, чтобы уступить место на скамейке гостям.
Строева молча тронула меня за руку, я уступил ей место у перископа. Романов достал из кармана вышитый бархатный кисет:
— Закурим, ребята.
— Кто это вам, товарищ командир, такой шикарный кисет смастерил? Ты, Зина? — спросил Сергей. Строева отрицательно покачала головой.
— Не угадать вам, ребята, чьи руки шили и вышивали этот подарок.
Романов умолк. Он внимательно, словно впервые, разглядывал кисет. В эту минуту, верно, мысли и сердце его витали далеко от нашего окопа.
— Его подарила мне одна сибирячка. Вот возьму в руки кисет, а мысленно вижу перед собой эту милую девушку, ее руки, озабоченное лицо, проворные пальцы, держащие иглу с шелковой ниткой. Думала ли она, далекая незнакомка, за шитьем этого кисета, что он пробудит в душе солдата?
Найденов бережно взял кисет, осторожно запустил в него два пальца, достал щепотку табаку и, возвращая подарок командиру, осторожно провел пальцами по темно-голубому шнурку, на концах которого висели две розовые кисточки. Казалось, что он гладил натруженной солдатской рукой нежную девичью руку. Не обращаясь ни к кому из нас, он сказал:
— Доброе сердце у русских женщин, спасибо им за все.
Вдруг Строева предупреждающе подняла руку: