Ульянов, Борисов и я остановились возле пулеметной ячейки дяди Васи. Ершов подал нам кисет:
— Закуривайте, ребята. Теперь это делать можно не впопыхах. Видите, чем заняты немцы? В нарядных мундирах землю роют.
Ершов зло посмотрел на бруствер гитлеровцев, над которым то и дело взлетали комья земли.
— Да, роют… А помните, как они по фронту колоннами хаживали? Уж больно прыткими были.
Ершов подошел к своему «максиму» и дал длинную очередь.
— Так-то оно лучше будет, чтобы фашисты голову не высовывали и глаз своих на Ленинград не пялили.
Я думал: каждый воин и житель города хорошо знает, что враг пришел сюда не для того, чтобы стоять в двенадцати километрах от города и смотреть на купол Исаакиевского собора. Враг еще силен, он не раз попытается овладеть Ленинградом. Чувствуя смертельную опасность, нависшую над любимым городом, защитники Ленинграда не забывали ни на одну минуту своей ответственности перед Родиной, и поэтому каждый мирный житель Ленинграда считал себя бойцом фронта, каждый воин считал себя ленинградцем.
К нам подошли старший лейтенант Круглов и сержант Акимов.
— Отдыхаете, товарищи? — спросил командир роты.
— Перекур делаем, — ответил Ершов, — и сообща думаем. Одно дело сделано: немцев в Ленинград не пустили, а вот где сил взять, чтобы их повернуть назад да так толкнуть, чтобы лбом в стенку Берлина стукнулись?
— Повременим, ребята, — дружески заговорил Круглов. — Вернутся раненые товарищи, Большая земля поможет, и попробуем. Бить фашистов мы уже научились. А это главное!