— А сегодня вам бы не хотелось вернуться? Скажем, выступить в роли матери.
— Ну уж нет. В этой роли зритель бы меня не принял. А, скажем, героиней скандального процесса — пожалуй. По-моему, если в фильме есть судебный процесс, то это уже половина успеха.
— И вы бы сыграли роль убийцы?
— Само собой, если она главная.
— А фильм, где мужчина сходит с ума из любви к вашей героине, пришелся бы вам по душе?
— Да, но об этом писать не надо.
— В ваши времена что было хорошего в жизни?
— Да все. Никто понятия не имел о том, что творится в мире, поэтому царило полное спокойствие. А сегодня все про всех знают, да вдобавок эти побоища, терроризм. Это же всю жизнь отравляет.
— Сколько у вас было шуб?
— Штук пятнадцать. Горностай, шиншилла — теперь такие не носят. Я же не носила норку — это вульгарно. Иное дело соболь. А сколько драгоценностей у меня было — и не перечесть.
— Что вам посылали поклонники? Стихи, цветы?
— Цветы, море цветов. Мой дом вечно утопал в цветах. Маркони присылал мне гардении — мои любимые цветы. Представляете: каждое утро, много месяцев подряд, — свежие гардении!
— Вы часто бывали на балах?
— Я первая стала танцевать танго.
— Синьора Бертини, вы, наверно, многих мужчин заставляли плакать?
— Не знаю, они же не при мне плакали. Правда, был один барон, Альберто Бланк, так он, когда я проезжала мимо него на автомобиле, всякий раз начинал рыдать. Я ему говорю: «Знаете, барон, прекратите это, не хватало еще, чтобы мой шофер невесть что о нас подумал». Он, этот барон, хотел разойтись с женой и жениться на мне. Все мои поклонники были просто помешаны на браке. Мне уж было под пятьдесят, а они все приставали: «Выходи за меня замуж! Выходи за меня замуж!»
— Вам это надоедало?
— Да нет, почему же, ведь это значит, что они видели во мне не просто развлечение. К тому же они знали, что иначе все равно ничего не добьются.
— Вы женщина чувствительная?
— Чувствительная, но не чувственная.
— А откуда в вас эта таинственность, желание скрыться от посторонних глаз?
— Не люблю, когда суют нос в мою жизнь.
— Вы верующая?
— Да. Я из очень религиозной семьи. Мой дядя был епископом.
— Что бы вы хотели исправить, доведись вам жить заново?
— Да нет, вообще-то, я не хотела бы жить заново. Там, на небесах, гораздо лучше. Там только свет и нет тьмы.
— Что, по-вашему, главное в жизни?
— Материнство. По сравнению с ним все пустяки.
От прошлого у нее сохранилось только семь ящиков с вырезками из газет. Все остальное — виллы, повара, слуги, драгоценности — кануло в Лету. Хотя нет, она до сих пор еще не утратила свой колдовской взгляд и какую-то юную улыбку.