Весна (Бруштейн) - страница 87
Мы целуемся, и, когда я чувствую прикосновение Сониной щеки, горячей от слез, меня снова пронизывает жалость к ней.
— Соня, не бойся. Умру, а никому, кроме папы, не скажу!..
Выйдя из Пингвина, смотрю на часы: без четверти пять. Я и не заметила, как прошло время.
Иду в класс — досиживать свой срок. Не успеваю сесть за парту, как по коридору приближаются какие-то «громокипящие» шаги. Кто это? Неужели Гренадина?
Да, это она. Вбегает в класс, очень взволнованная. Даже не взглянув на меня, бросается к своему столику. Быстро выдвигает ящик, убеждается, что все на месте. Поворачивает ключ в замке, кладет его в карман и только тогда успокаивается. Лицо ее проясняется.
— Ключ забыла, — объясняет она мне. — А вы еще здесь?
— Еще пятнадцать минут осталось…
Гренадина кладет руку на мою голову. Проводит рукой по моим волосам:
— Растрепанная какая… Ладно. Ступайте домой. Мама, наверное, беспокоится.
— Маня Фейгель и Катя Кандаурова обещали забежать к нам домой — предупредить папу и маму.
— И папа, и мама… — задумчиво говорит Гренадина и добавляет доверчиво: — А у меня только папа. И живет далеко, на Урале. Ехать оттуда сюда или мне к нему невозможно — дорого!..
Гренадина говорит это так дружелюбно! Стою перед нею пень пнем. Стою и думаю, какая она бедняга и какая я подлюга!
Заметив слезы у меня на глазах, Гренадина просит — да, именно просит меня:
— Пожалуйста, не подсказывайте на уроках. Вам это шалости, а мне могут неприятности быть: учитель может пожаловаться, пойдут всякие дразги… Нехорошо, правда?
Я понимаю: теперь начнется новая жизнь! Гренадина не станет больше меня «ненавидеть», но и я ни за что не буду больше подсказывать.
Почти бегу по улице и думаю: «Про Гренадину тоже тайна.
И тоже — никому. Как про Соню Павлихину… И откуда на свете столько тайн?»
По дороге замедляю бег около казенной винной лавки.
В просторечии их называют «монопольками». Никакого вина там не продают, только водку. «Монополька» — чистенькая, опрятная. Продавщица, или, как Соня называет, «сиделица», — немолодая женщина с усталым лицом. Я думаю о Сониной маме.
— Папа! — говорю я вечером, когда он, очень усталый (провел полдня около трудной больной, только сейчас возвратился домой), присаживается около моей кровати для «последнего разговора». — Папа, что такое незаконнорожденные дети?
— Здрасте! Очень приятно… — отвечает папа так, словно он встретился с кем-то очень неприятным. — Здрасте! Давно не видались…
— Нет, ты скажи! Что такое незаконнорожденные дети? Ты это знаешь?
— Я-то знаю. А вот где ты это подхватила?
— Этого я тебе сказать не могу: я дала самое честное слово!