— Не исключено. Так вот. Стоят они, друг на друга насмотреться не могут, а тут наша Инка выруливает. Лёнечка сначала с лица спал, а потом ничего, приободрился и говорит: «Давайте я вас познакомлю. Это моя жена, Настенька, а это — моя старинная знакомая Инна». Нет, ты представляешь, какое нахальство — его знакомая! — глаза Надежды округлились.
— Я себе представляю, как рассвирепела тётя Инна! — невольно рассмеялся Семён.
— Рассвирепела — не то слово! Ты же знаешь, она тихая и мирная, но если её разозлить…
— Ну, и что дальше? — после такого поворота событий Семён слушал рассказ матери действительно с интересом. — Она ему всё сказала?
— Да нет, ничего она ему говорить не стала, — Надежда опустила голову и замолчала.
— А почему? — не понял Семён. — С её-то языком она могла бы так отхреначить папеньку, что тот не знал бы, куда со стыда деться. Всё развлеклась бы…
— Могла бы… — Надежда подняла на сына глаза. — Конечно, могла бы…
— Тогда что же?
— Инка уже раскрыла рот, чтобы отвесить что-нибудь эдакое, но увидела, что эта пигалица ждёт ребёнка.
— Ребёнка?! — Семён вытаращил глаза и медленно поставил чашку на стол. — Как, ещё одного?!
— Вот уж не знаю, одного или двух, — усмехнулась Надежда.
— Он когда-нибудь остановится или нет? — губы Семёна презрительно выгнулись.
— Кто ж его знает? — пожала плечами Надя. — С одной стороны, он ещё не старый, сорок шесть для мужчины — не так уж и много. А с другой — мразь он порядочная, вот что я тебе скажу. Мало ему троих, он ещё одну дурочку нашёл, теперь и ей жизнь искалечит.
— Тебе что, жалко её?
— Тебе этого не понять…
— Ты так говоришь, как будто всё ещё любишь его, — в глазах Семёна промелькнуло удивление.
— Люблю? — Надежда на миг задумалась. — Нет, сынок. Столько лет прошло… Если что и было, так уже давно быльём поросло.
— Я ничего понять не могу, — Семён тряхнул роскошной гривой вьющихся волос.
— А тебе и не надо.
— Странная ты какая-то! — Семён в недоумении пожал плечами. — Если ты отца ненавидишь, почему тебе жалко эту глупую девочку, позарившуюся на такое барахло? А если у тебя к нему что-то осталось, зачем выгнала?
— Пей чай, а то совсем остынет, — Надежда провела рукой по голове сына. — Любовь… Ненависть… Надо же…
— Нет, подожди, мам. Ты мне объясни всё по-человечески, я имею право об этом знать: как-никак меня это тоже каким-то боком касается.
— Большое знание рождает большую боль. Ни к чему тебе всё это. Я свою жизнь уже прожила, что о ней говорить? Давай лучше складывать твою, и пусть она окажется легче и светлее моей.
* * *
Настя надула щеки, провела пальцем от виска к подбородку и недовольно уставилась на своё отражение. Усмехаясь, круглое зеркальце-ромашка на пластмассовой подставке корчило Насте рожи и упрямо показывало чьё-то чужое лицо. Отёчные веки, тёмные мешки под глазами, какие-то дикие малиновые прыщи по всей коже — девушка в зеркале была просто отвратительна. От красавицы с дивными белокурыми локонами и ясными голубыми глазами не осталось и следа. Жалкая, бледная, она походила на измятый лист бумаги, завалявшийся в ящиках старого письменного стола и вытащенного на свет белый исключительно по случайности.