После этого боя батальон простоял в лесу еще три месяца, и все эти месяцы Воронов продолжал обучать пулеметчиков. Но мысль о товарищах, которых он потерял в первом бою, не покидала его.
И теперь он ставил себе новую задачу: Воронов считал, что мало научиться в совершенстве владеть оружием. Надо так поражать врага, чтоб самому остаться невредимым.
— Только тогда ты страшен для врага, когда жив и стреляешь. Мертвый врагу не помеха, — твердил он своим ученикам. — Не пожалеешь пота, чтобы саперной лопаткой поработать, будешь вести огонь безотказно — и врага уничтожишь, и сам цел останешься.
Но себя он уберечь не смог…
В ближайшем же бою он первый выскочил из блиндажа и тут же был ранен. А вылечившись в госпитале, попал в Тринадцатую гвардейскую дивизию, которая тогда набиралась сил за Волгой, Командир пулеметной роты Дорохов быстро оценил этого сержанта — мастера своего дела. И Воронов снова — в который раз! — занялся тем, что стало его призванием: учил и учил пулеметчиков.
На сталинградской земле Воронов и его люди сразу же отличились.
Когда третий батальон переправился на правый берег Волги, Воронова оставили охранять командный пункт в домике с вывеской «Клуб моряков». Но получен приказ наступать, и пулеметчики двинулись по крутому каменистому обрыву вверх и дальше — по Солнечной улице. Весь день шел тяжелый уличный бой. Потом брали школу, потом отвоевывали дом военторга. А затем произошло то, о чем Илья Воронов не забудет никогда.
День клонился к оконцу. Только что утих горячий бой, но расчет продолжал оставаться на своей огневой позиции — в полуразрушенном домике. Посреди комнаты на обеденном столе, стволом направленный в раскрытое окно, стоял пулемет, готовый каждую минуту заговорить снова. Противника в непосредственной близости не видно — лишь издали доносились раскаты артиллерии да ветер кружил пыль по перепаханной мостовой. Изредка снаряд залетал и сюда, на площадь, и тогда стены сотрясались словно при землетрясении. Но все же это была передышка. Каждый занимался своим делом. Один наблюдал через окно за местностью, другой набивал патронами пулеметные ленты, кто-то жевал.
— Вы, ребята, тут хорошенько глядите, — сказал Воронов, — а я схожу к командиру роты, пока тихо…
Отлучился он не надолго. Минут на пятнадцать не более. Но когда вернулся, то не смог открыть дверь.
— Ребята, отворите!
Молчание.
— Да отворите же, нашли время для шуток! — Он уже начал злиться.
Но дверь не поддавалась. Вороновым овладела тревога. Уж не заблудился ли он? Но нет — домик тот же, и комната та же. Тогда он продавил филенку и просунул голову в образовавшееся отверстие. И ничего не мог разобрать.