У меня к ней был только один вопрос:
— Что же тогда дозволено просить у Бога?
— Что просить?.. Просите ум! Да, просите разум, чтобы выжить… Просите ум! — быстро-быстро ответила она.
— Вы устали? — в ту же секунду прошептал я.
— Да… очень. — Она улыбнулась.
Потом она закрыла руками лицо.
Как заплакала.
Или засмущалась.
Или не захотела открыть глаза.
Или не захотела увидеть меня…
Она стала запрокидываться на спину. Ее голова упала во мрак.
Руки взметнулись на границе света, как ветки осеннего дерева, — и упали.
Мне стало печально, тревожно, одиноко. Я забыл о своих прекрасных, необыкновенных и любимых крыльях. Я был в отчаянии.
…Какой странный сон…
…Откуда я родом?
Не помню…
Где моя родина?
Не помню…
А-а-а… Это мой стол…
Кто-то так и не выключил радио, и светилась, согревала бледно-желтая шкала радиоприемника с черными строчками — Рио-де-Жанейро, Берлин, Шанхай, Вашингтон, Мюнхен… Деревянный корпус приемника был горячий, старинное радио работало, видимо, уже не первый десяток лет…
Я давно-давно, еще мальчиком, забыл его выключить. И из нутра деревянной коробки тихо доносился странный диалог юноши и девушки. Слова, которые они произносили, казались мне знакомыми, будто я сам их придумал:
— …Может…
— …Бог такого ужаса не допустит…
— …Других же допускает…
— …Ее Бог защитит, Бог…
— Да может, и Бога-то вовсе нет?..
Рядом со старым радиоприемником на подоконнике появился Журавль.
Он склонил голову и правым глазом посмотрел на меня.
— А это мой Журавль… — шепнул я ему.
Журавль клювом коснулся моей руки.
— Теплая лапка… Когда ты волнуешься, у тебя всегда горячие лапки…
Заиграла музыка. Трубы.
— А это мой дом… или нет? Нет, это мой дом… это мой дом… — Мне показалось, что за окном стоит дом, деревянный.
— Я бесчестная, я великая, я великая грешница… — опять возник в пространстве радиоголос.
— Никакая ты не грешница, если тебя так называть… — слабо возражал мужской голос.
…Я посмотрел вправо вниз.
— …Голоса… А это моя река…
Мне показалось, что вода движется под окном…
— …Грех-то в тебе, твой позор рядом со святыми чувствами уживается. Пусть они не врут, что в тысячу раз справедливее и честнее… — звучал в старинном эфире голос юноши.
— А это мой старый парк… — Я отвернулся от окна и закрыл глаза. — Все как во сне.
Мне показалось, что чья-то рука коснулась моей руки. Я открыл глаза.
В проеме окна увидел тень. Мужской голос:
— …И еще я помню, что тогда ночью погиб корабль… Был шторм, погиб корабль… Утром рыбаки сетями вылавливали из волн прибоя тела моряков…
Мужчина сидел на полу. Он говорил скорее чувствуя меня, но не видя. Он чувствовал мое тепло, а мою смиренность — видел.