И пошла, и пошла… Мать только двинула плечом – дескать, не обращаю на тебя, карга, никакого внимания, но Ганна видела, что коричневые пятна на ее щеках стали ярче. А хуже всего то, что тот симпатичный парень, таксист, не уезжает, медлит что-то у подъезда и, может быть, все слышит! Застыдившись, она шмыгнула в двери, в пахнущую кошками тьму. Окно в подъезде, действительно разбитое, забрано было фанерным щитом.
На дворе то хмурился, то расходился в сияющей улыбке апрель, коммунальщики с удовольствием отключили отопление. Бабуся, встречающая процессию в прихожей, была во фланелевом халате, сверху – стеганая душегрейка, переделанная из старой отцовской куртки, на ногах гамаши, на шее мохеровый шарф. Она топталась на пороге, и лицо у нее было напряженное. А с чего расслабляться-то? В трехкомнатной квартире жили трое взрослых и пятеро детей. Теперь – шестеро. Есть о чем призадуматься!
Ганна с сестрой Наташкой, пожалуй, еще не в самом худшем положении. Они делят самую маленькую, но и наиболее уютную комнатку, выходящую на захламленную лоджию. Напротив, в комнате побольше, втроем теснятся мальчишки, там высится двухъярусная кровать близнецов, там есть шведская стенка, а в притолоку вкручены кольца, чтобы подтягиваться. Родители живут в «зале», в большой комнате. У всех одноклассников Ганны эта комната – что-то вроде святилища, семейного алтаря. Там искрится в серванте хрустальная посуда и таятся фарфоровые безделушки, слабыми бликами отсвечивает полированная мебель, сдержанно мерцает серый экран телевизора. Кое-кто прикрывает экран вышитыми салфеточками, чтобы не испортился от света. На окнах тюлевые занавески, на подоконниках фиалки, на полу – толстый ковер. Ни у кого из одноклассников Ганны нет больше одного брата или сестры, а большинство – единственные дети в семье. Вольно же их родителям расставлять по полочкам фарфоровых собачек, вот в комнате у родителей Ганны ничего подобного нет, а есть целая гора старых, но выстиранных и выглаженных пеленок на пеленальном столике и составные части младенческой кроватки. Они лежат вразнобой прямо на полу, на облысевшем паласе. Мать видит это и сразу начинает кричать.
– Ой-ей-й, да что ж ты кроватку не собрал-то? Я ж говорила, я ж и по телефону тебе напомнила, все как об стенку горох, ну, куда мне ее теперь? Куда?
«Ее» – это новую сестренку. Она моментально просыпается и ударяется в рев. Бабуся сразу же смывается с поля боя, она боится, как бы и ей не досталось – почему не напомнила зятю о необходимости собрать кроватку? Она уходит в прихожую и принимается вытирать грязные следы с линолеума, как обычно, бормоча что-то себе под нос. Бабуся живет в кухне, молится Богу, что нарисован на темной иконе. Каждый вечер стоит на лоскутном коврике коленями, крестится, шепчет невнятное: