Покровскому, похоже, удалось то, что никак не удавалось Кате, он разгадал тайну неба и тайну человеческих глаз, нашел единственный, искрящийся, насыщенный светом оттенок голубого цвета, недоступный больше никому! Как некогда критики и зеваки подозревали, что Куинджи прячет за своими картинами естественные источники света – свечи или даже лампочки, создающие абсолютно правдоподобный эффект лунного свечения, так и теперь многие верили, что Покровский пользуется невиданными, драгоценными красками с какими-то «микрокристаллами»! А Катя не верила. На выставке, устроенной в частной галерее с невыносимо пошлым названием «Серебряный павлин», она постаралась отделиться от сокурсников, затеряться в толпе. Ей хотелось рассмотреть триптих «Праздники»: полотна «Елка», «Проводы новобранца», «Свадьба». Бытовые зарисовки, важные моменты из жизни самой простой семьи. И снова это странное соседство, сочетание стилистически чуждого, несочетаемого. Что он хочет этим сказать? В самом деле видит так мир или привычно использует знакомый прием? И выражает ли через этот прием внутреннего контраста состояние кричащей души либо просто катится на пойманной волне моды?
Растопыренные лапы елки, увешанной дешевыми картонажами, полупьяный Дед Мороз в плюшевой шубе, важный малыш читает ему стишок. На детской рожице, перепачканной шоколадом, застыло ожидание чуда, и словно бы нимб светится над его кудрявой русой головенкой…
Подробно, с любованием написанные селедка под шубой и налитые небесной влагой, искрящиеся глаза матери, обхватившей стриженую (где они, русые кудри?) голову сына…
Натянутая улыбка выглаженного жениха и ликующий взгляд невесты, ее животик, заметно круглящийся под тюлевым платьем.
– Вам нравится? – спросил Катю кто-то, неслышно подошедший к ней со спины.
– Очень! – уверенно ответила она, не оборачиваясь. – Особенно руки, вот, у матери! Видите, какие они натруженные, блестят? И обручальное кольцо, как можно было ухитриться показать, что оно истерто? А фигура невесты? Эти тюлевые банты… Так подробно, так приземленно… и прозрачно! Не знаю, не умею объяснить!
Тут только она сообразила, что говорит не сама с собой, и обернулась. Но ей, невеличке, пришлось еще запрокинуть голову, чтобы разглядеть лицо человека, улыбавшегося ей. Он был высокий и широкоплечий, с простым русским лицом, курносым и скуластым, и с такими сияющими голубыми глазами, что Катя узнала его в ту же секунду, как только увидела.
Богемная развязность изменила Катерине. Рот-то она открыла, но пару секунд не могла выговорить ни слова, но стоящий рядом человек же вовсе не хотел ей помочь и только посмеивался. Наконец сжалился, протянул широкую, короткопалую ладонь с въевшейся в кожу краской.