Врангель несколько мгновений пристально вглядывался в лицо Марина, взгляд у правителя был цепкий, острый, но было в нем и нечто такое, что Марин поначалу не уловил. Он очень волновался и ждал, что вот сейчас Врангель заговорит и первыми его словами будут «конвой, арестовать».
— Как поживает Александр Петрович? — вдруг спросил Врангель.
И Марин сразу же заметил то, что поначалу от него ускользнуло: в глазах Врангеля — слегка навыкате, «волчьих», как говорили в его окружении, — была самая обыкновенная доброжелательность.
— Отец умер на пути к Новороссийску, — глухо сказал Марин. — Я оставил гроб с его телом у причала, ваше превосходительство.
— Какой ужас! — искренне покачал головой Врангель. — Ваш батюшка тогда, в Кишиневе, так радушно принимал нас, был так гостеприимен, царствие ему небесное… — он перекрестился.
Все перекрестились вслед за ним. Марин бросил взгляд на Климовича и почувствовал, что у генерала явно отлегло от сердца.
— А я–то думал, что мы с вами знакомы, — улыбнулся Врангель. — У Александра Петровича три сына, не ошибаюсь?
— Я четвертый, — сказал Марин. — К сожалению, в 16–м году мы с вами разминулись, ваше превосходительство. Я был в Петербурге. Мы помогали военным организовывать в контрразведке специальную службу.
— Что это такое?
— Развертывание агентурной сети в посольствах, фотографирование документов, кодов, шифров, служба перлюстрации.
Врангель с интересом посмотрел на Марина. Было видно, что новый помощник Климовича ему понравился.
— Прошу в мой автомобиль, господа, — пригласил Врангель.
У него был большой «роллс–ройс». Кривошеин, Шатилов и Климович поехали в изрядно потертом «даймлере». Позади скакал конвой.
«Итак, — думал Марин, покачиваясь рядом с Лохвицкой на заднем сиденье, — это не проверка, это просто недоразумение, на которое очень рассчитывал мой покойный друг. Он надеялся, что я растеряюсь, а я не растерялся. Ай да мы… — Марин представил себе строгое лицо Менжинского и рядом насмешливые глаза Артузова. «Ай да мы? — с недоумением повторил Менжинский. — Артур Христианович, зачем мы послали этого самонадеянного человека? — Артузов молча пожал плечами. — Он думает, что оседлал самого бога», — насмешливо продолжал Менжинский. «Нет, не оседлал. Наивно! Проверки еще только предстоят, — кивнул Артузов. — Их будет много, готовься к ним, Сережа. На лаврах почивать еще не время». Лавры — «опосля», как говорит наша уборщица, тетя Даша».
— Как вы находите Севастополь? — услышал он голос Лохвицкой. Она дотронулась до его руки и ждала ответа.
— Кинематографы работают, — улыбнулся Марин. — Магазины — тоже. Люди хорошо одеты и веселы. Знаете, все это нужно распространить на остальную Россию. — Он помолчал и добавил: — Я видел этюд Константина Коровина: севастопольская улица, уходящая по диагонали вдоль холста. Распустились деревья, синеет небо, на балконе двое, разговаривают о чем–то. Внизу медленно цокает экипаж. Знаете, у того Севастополя, на этюде, было будущее.