Словацкий консул (Юрьенен) - страница 7

По нашим предкам промахнулись или просто недошлепнули, спеша добить тех, кто был с ними рядом. Естественно, что мы несли в себе и хромосомную боль, и пепел, который стучал. А как могло быть по-другому?

В этом смысле — страданий — Колик был оригинальней, чем мы с Лаврушей. Колик происходил из семьи сталиниста, претерпевшего даже не за опечатку — за пробел, допущенный им, главредом областной газеты, в заголовке: «Советский народ единодушно заявляет: «Мы — за мирное сосу ществование!».

Благодаря вмешательству еще большего сталиниста, столичного автора осужденного партией романа «Кавалер Золотой Звезды», лауреата сталинских премий и доброго гения того непокорного российского региона, папашу Колика не арестовали, но вплоть до падения Волюнтариста держали вдали от кормушек, заставив в прямом смысле, как выразился Колик, «сосать существование».

Неосталинизм был не только в фаворе, но и на подъеме, однако Колик не унаследовал ни протекций из столичного стана Семена Бабаевского, ни ненависти к «либералам» — вообще ничего черносотенного, а в этом он подозревался за то, что выкрикнул однажды с места в Коммунистической аудитории: «Но я — не Соломоныч!»

Как бы ни толковали тот спонтанный взрыв факультетские либералы (впоследствии, как я уже отметил, почти поголовно отчисленные), дело было просто в том, что Колика заклевали Мартыновым — тем самым, сразившим на дуэли Лермонтова. Мало того что Колику достались фамилия и имя убийцы (не отчество, нет! Он не был Соломоныч/), кстати сказать, русского помещика, — вдобавок Колик родом был из тех самых мест, где в 1841 году случилась русская трагедия. Можно ли удивляться тому, что Колик стал лермонтоведом?

Одновременно он был йогом — с дружеским сочувствием наблюдавшим наши корчи в пламени страстей.

Я летал, как-то удачно попадая между падающих самолетов, сходил с ума, вступал в конфликты с родней и встревал в уличные драки с неизменно превосходящей темной силой, вырывал девушку из болота путем похищения из отчего дома, был изгоняем из общаги, снимал углы, брал «академ», чтоб заработать на столичную нашу одиссею в отделах писем тонких журналов и пытался прорваться с рассказиками в толстые. В движении был и Лавруша. Сопровождал иностранцев по Москве и в пределах им разрешенной зоны, потом махнул в Тольятти — переводить итальянцам на строительстве волжского автогиганта, откуда вернулся через год с репутацией международного ходока. Тем временем наш Колик, в свое время прибывший в столицу на пару со своей школьной любовью по имени Майка, жизнь вел размеренную и возвышался духом. Спеша медленно, опередил нас на целый курс, а заодно женился — официально! В загсе. На Леншрах теперь доживал Колик последние дни, переселяясь на свой преддипломный семестр в общагу Майкиного института, где молодоженам дали отдельную комнату. Посвящая нас в тайны их Гименея, Колик вслух предвкушал, как в уединении они с Майкой займутся чисткой чакр. Оба были йоги со старших классов — но пока еще только хатха. Теперь, в отдельной, можно будет переходить на высшие уровни. В условиях ГЗ Колик предпринял несколько попыток раджа-йоги, но все они были сорваны неугомонным соседом — за исключением, правда, одной, когда Лавруша его реально спас. В тот раз Колик столь полно растворился в Атман-Брахмане, что вряд ли вернулся бы в свою земную оболочку, когда бы не Лавруша с его первой помощью и дыханием «рот-в-рот». Интересно, что Атман — Абсолютная Божественная Суть — принял тогда почему-то образ Миши…