Лицо Марии Темрюковны осветилось восторгом; она указала рукой на большой серебряный отцовский кинжал, украшавший стену над ее постелью.
- Заколи меня, буде неправду говорю. Там...
И торопливо, взволнованным голосом, она, подыскивая русские слова, мешая их с горскими, стала рассказывать, как прекрасна ее страна, какой честный и храбрый народ там, как хорошо им будет обоим; там живут ее родители; их дворец будет досягаем только для облаков и горных орлов; в темнеющих небесах царь увидит, как рождаются беспечные звезды, о которых в горах поют песни, называя их "цветами любви". Там не надо никого казнить, а надо любить. Он, царь, в золотом дворце на вершине горы будет петь свои любимые стихиры, играть на своих любимых гуслях, а она, царица, будет слушать его. А по утрам на гранитной скале она будет возносить молитвы всевышнему о продлении царю жизни на долгие годы...
Иван Васильевич с грустной улыбкой слушал горячие, торопливые слова жены. Он усадил ее рядом с собой и, прижавшись щекой к ее голове, полузакрыв глаза, слушал слова царицы.
- Здесь горе, обида, измена... Плохо здесь!
Слово "измена" Мария Темрюковна сказал с особым ударением.
- Там мой отец, мои братья, мой народ... Ой, ой, заколют изменников они и бросят вниз... глубоко... туда... в пропась... Там острые камни... Острые! Горный поток унесет изменников...
Царь нежно поцеловал ее.
- Гоже слушать тебя... моя царица!
Поднявшись, Иван Васильевич тяжело вздохнул.
- Ты вздыхаешь? Тебе скушно... Анастасия!.. Опять? - спросила царица, змейкой обвилась вокруг мужа, в черных глазах - жгучий блеск ревности, в зубах кончик пряди косы.
- Не о том мои думы... Еще двое бояр да с ними дьяки тайно из Москвы отъехали... Послал вдогонку Суровцева с казаками, и те все скрылись "не хотим-де мы служить царю Ивану и по той же дороге к польскому королю уйдем!". Леснику они то сказали. Пытали мы лесника, а он поклялся, будто ничего, опричь тех слов, не слыхивал от Суровцева... Кому верить? Малюта говорит: никому не надо верить! И Курбского он оговаривает... Курбского!..
- Что я знаю? Не знаю никого... Никто мне не люб, батюшка государь!.. Уедем в горы, к отцу!..
Иван Васильевич горько усмехнулся:
- Что ж будет с моим царством, с Москвой, коли и царь утечет? Каков бы жребий мой ни был, - нет мне дороги на сторону! Терпеть до конца - мой удел.
Мария Темрюковна нахмурилась; на переносице обозначились черточки недовольства, глаза ее метнули строгий взгляд в сторону царя.
- Они убьют тебя... отравят...
- Что бог даст... Мария, но мне ли Москву бросить? А Русь? Большая она. Многоязычная. Беспокойная. О Русь!..