Полночи Лорен промучилась бессонницей, а утром ее разбудила музыка, доносившаяся через стену от соседей. Это был диск Брюса Спрингстина.
Она медленно села и протерла опухшие от слез глаза. Очевидно, выставка, о которой говорила мать, перетекла в ночной разгул. Что ж, это и неудивительно. Когда твоя семнадцатилетняя дочь своими руками губит свою жизнь, тебе ничего не остается, как веселиться.
Лорен выбралась из постели и побрела в ванную. Она довольно долго стояла под горячим душем, а потом, встав на брошенное на пол полотенце, принялась изучать в зеркале свое тело. Ее грудь увеличилась, это точно. Кажется, и соски тоже, хотя уверенности в этом нет. Она повернулась к зеркалу сначала одним боком, затем другим. Живот еще плоский. Ничто не указывает на то, что в нем растет маленький человечек.
Лорен завернулась в полотенце и вернулась в спальню. Застелив кровать, она надела школьную форму — красный свитер под горло, клетчатую юбку, белые колготки и черные туфли без каблука, — выключила в комнате свет и вышла в коридор.
Когда она проходила мимо гостиной, то с удивлением, приглядевшись, заметила, что в пепельницах на журнальном столике не было гор окурков. Она заглянула на кухню — и там никаких окурков и нет привычной батареи пустых бутылок. А еще из гостиной с дивана исчез старый туркменский ковер.
Исчез?
Не может быть! Мама вряд ли решилась бы…
В этот момент Лорен услышала на улице характерный приглушенный рык, который нельзя было ни с чем спутать, — это заработал двигатель «харли-дэвидсона». Она подскочила к окну и раздвинула шторы.
Там, внизу, она увидела мать, сидевшую на мотоцикле позади Джейка. Мать смотрела наверх, на Лорен.
Девочка прижала руки к стеклу.
— Нет!
Медленно, будто через силу подняв руку, мать помахала ей.
Мотоцикл с рычанием сорвался с места и скрылся за углом. А Лорен все не отходила от окна, глядя на пустую улицу, и в тщетной надежде ждала, что мать вернется. В конце концов она отвернулась от окна и тут увидела записку на журнальном столике.
Она взяла ее и прочитала. То, что до этой минуты было всего лишь предположением, стало реальностью.
В записке было только одно слово, написанное синими чернилами:
«Прости».
Вот так, в одном-единственном слове, выразились отношения матери и дочери. А за стеной хрипел голос Брюса Спрингстина: «Детка, мы рождены, чтобы бежать…»