Тело зарезанного им человека так и осталось лежать на песке, Бетенкур перешагнул через него и, забрав лошадей, пришел в осиротевший двор. Он обессилел и не испытывал никаких чувств, кроме одного — чувства злости. Злился он на Белый корабль, на бакенщика, на «короля», которого приложил веслом по голове, даже на лошадей, наотрез отказавшихся протискиваться в тесный дровяной сарай.
— А, да и пес с вами! — сказал он им, в сердцах привязав уздечки к крыльцу, и вошел в чужое жилище.
В камине были уложены готовые для растопки дрова, Жан зажег их от едва тлеющей масляной лампы, снял с себя мокрую одежду и, раздобыв из хозяйских запасов кусок сыра с хлебом, а также кувшин дрянного, как ему показалось, домашнего вина, сел в продавленное плетеное кресло напротив огня.
Голова оставалась пустой, как его кошель. Он, чавкая, сжевал хлеб с сыром, запил все это дело вином, пригрелся и незаметно для себя заснул.
Спалось ему на диво крепко. Жан даже не слышал, как испуганно заржали лошади, и заворчал на них рассерженный камышовый кот. Лошади, в конце концов, сорвались с привязи и убежали прочь со двора, а кот, испытывая беспокойство, рычал и скребся в дверь. Но ему никто не открыл — старый хозяин коченел на берегу, а инквизитор обретался в своей пустоте, где человека не волнует ничто, а тревожит, разве что, клацанье челюсти черепа Самозванца, ломящегося в этот мир. И успокаивает в то же самое время.
Человек, подхвативший беспомощного Стефана, был обыкновенным руанским мясником по имени Берольд. Вообще-то, обыкновенных людей на том несчастном корабле не было, каждый из пассажиров обладал если не состоянием, то положением, если не положением, то заслугами.
Берольд как раз относился к последнему типу. Он прошел последний крестовый поход, очутился вместе с несколькими товарищами в песках далекой Азии, где встречались оазисы, а также города вблизи воды — рек ли, подземных озер ли. Их, воинов, там никто, конечно, не ждал, но все же местным жителям пришлось с ними считаться.
Уставшие от войны крестоносцы продемонстрировали свою силу, а также отсутствие агрессии, что вполне по достоинству оценилось местной знатью. Местным всегда нужны сильные союзники, хорошо бы при этом не испытывающие пагубных корыстных искушений.
Крестоносцам устраивать интриги было затруднительно, потому что моральные принципы у них были несколько иными, нежели у некоторых европейцев: попов, слэйвинских князей, получиганских баронов. Но тех, к вящему удовольствию, здесь не было. Были несколько представителей изначального рыцарства — госпитальеров, несколько вольных маноров, стрелков и простых мечников, и даже один тевтонский сподвижник Фридриха Барбароссы. Чего они сунулись в Азию — отдельная история, но так уж получилось. С одной стороны — арабы, с другой — свои. И те, и другие в слепой преданности великому делу чистоты веры, сиюминутной выгоды и страсти к унижению.