— Еще конкретнее, чего они от него ждут?
— Они думают, что он приехал взять общак. то есть фонд, вот они его и пасут, проявляют.
— Не лишено логики, — констатировал генерал. — А может быть, нам стоит их опередить?
— Мы связаны в средствах, — произнес молодой, — бандиты могут себе позволить все, а мы ничего.
— Послушайте, — сказал генерал, — чего мы гадаем: Бубен — не Бубен? Он же был сотрудником российских правоохранительных структур. У нас должно быть его дело-копия с фото и дактокартами.
— Дело у нас есть, но дактокарт в нем нет, — сказал молодой.
— Почему? — язвительно спросил генерал.
— Их оттуда кто-то изъял, — ответил опер постарше.
— Вы хотите сказать, что у нас в управлении.
— Я хочу сказать только то, что сказал, — произнес старший, — дактилоскопических отпечатков Бубна у нас нет.
— Свяжитесь с россиянами, пусть вышлют нам копии из его личного дела.
— Я думаю, что нам этого делать не надо, — сказал старший, — если это не он, то нас потом коллеги из России просто засмеют.
— Так уж и засмеют, — проворчал генерал, но не стал настаивать далее на запросе в Россию. — Ладно, идите оба.
Когда сотрудники вышли от начальства, старший спросил того, кто был моложе:
— Валя, а ты почему решил, что Петруха зашевелился?
— Да мне так почему-то показалось.
— Ты, когда кажется, либо крестись, либо со мной делись.
— Чем? — испуганно спросил тот, кого назвали Валей.
— Информацией. У меня данных о том, что Петруха зашевелился, нет. И вчерашний конфликт Бульбовича с хулиганами — это вовсе не Петрухина прокачка, а обычная случайность. Так что ты не беги впереди паровоза.
— Дался вам этот паровоз, — ответил Валентин.
— А кто тебе еще про паровоз говорил?
— Жена.
— Дак ты не женат.
— Вот потому и не женюсь, чтобы мне мозги полоскали только на работе, но не дома.
Солнце заглянуло в окно спальни в квартире Алины. И его лучик в виде маленького зайчика заиграл на лице спящего Бориса.
— Который час? — спросил он у Алины, открывая глаза.
— Начало девятого. Ты куда-то торопишься?
— Нет, но мне приснился страшный сон, что я опаздываю на съемки, причем на прямой эфир.
— А чем прямой эфир отличается от кривого? — спросила Алина.
— Ценю твой юмор, — ответил Борис и потянулся.
Алина прижалась к нему и сказала:
— Ты так изменился, стал таким ласковым.
— Почему стал? — удивился Борис.
— Извини, вырвалось, — произнесла Алина виновато.
— Ладно, это ты меня извини, если обидел, — сказал Борис.
— Ничего.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил он.
— Да.
— Что?
— Я боюсь, слишком много странного происходит вокруг тебя.
— Например?
— Например, нас с тобой вчера дважды фотографировали, один раз возле крепости, другой — в ресторане.