Солдат впивается зубами в свою долю, отрывая от нее волокнистые куски.
— Прошу прощения, — говорит он, замечая, что я за ним наблюдаю.
Я перестаю жевать, чтобы ответить:
— Не нужно извиняться. Так приятно наслаждаться едой в компании друзей.
Он поднимает свою солдатскую флягу и пьет из нее за меня.
Друзья. Можно ли считать этих людей друзьями? Лиза с каждым днем отдаляется все больше, а швейцарец не способен на что-либо более душевное, чем недовольное рычание. Только солдат, случайно примкнувший к нам, вызывает у меня желание довериться. И сейчас каждый из них в пределах характерной для него роли. Швейцарец вгрызается в свой кусок мяса, озираясь на других, как будто кто-то из нас может отнять у него его порцию. Рядом с ним Лиза отрезает кукольного размера кусочки моим ножом для резки овощей. Ее волосы спутанным жирным водопадом свешиваются на лицо, скрывая, как она жует и глотает.
Вскоре мой живот наполняется едой до предела, и я ощущаю знакомое теперь мне дрожание. Воткнув нож в очередной кусок мяса, солдат улыбается, протягивая его мне.
— Ешь, ешь.
— Уже не могу. Слишком много еды.
— Ты очень худая, — смеясь, говорит он.
Я тоже смеюсь, потому что мы все тощие и нам понадобится много больше, чем одна эта трапеза, чтобы вновь нарастить на себе достаточно плоти.
— Ты очень скоро станешь толстой, — внезапно произносит швейцарец, — если монстр внутри тебя не умрет.
Я жую, глотаю и размышляю, имел ли когда-нибудь швейцарец хорошие манеры или это только изменившийся мир лишил его их. Солдат смотрит на меня.
— Я беременна.
Лиза уставилась на меня сквозь огонь своим единственным глазом, теперь ее челюсти не двигаются.
— Ты мне не сказала, — говорит она, — почему ты молчала?
— Потому что у нас было много других забот.
— А я тебя считала своей подругой.
Швейцарец смеется, но в его смехе нет радости.
— Женщины.
Потом, закопав объедки, располагаемся вокруг костра, итальянец придвигается ко мне поближе.
— У тебя будет бамбино?[23] Я пойду с тобой в Бриндизи, прослежу, чтобы ты была в безопасности. Моя страна, мой народ…
Он делает жест, будто переламывает прутик надвое.
— Спасибо.
Он герой. Улицы городов по всему миру завалены трупами таких, как он.
Мне снятся мыши, разбойники и обещания, которые я не могу выполнить. Все это преследует меня, пока я не просыпаюсь. Место, где лежал солдат, пусто. Под низко свисающими ветвями дерева стоит швейцарец и вглядывается в ночную тьму. Хотя он стоит ко мне спиной и не может знать, что я открыла глаза, он говорит:
— Солдат ушел.
— Куда он отправился?
— Говорю тебе, ушел.