Отряд имени Сталина (Артемьев) - страница 106

Он очень устал за эти дни. Конкин знал, что война будет продолжаться еще долго, пожалуй, целую вечность. Вечность крови, вечность страха, вечность смертей. Он был еще слишком молод, чтобы понимать всю грандиозность событий, в которых участвовал, но Иван знал, что делает правильное дело. Потом, совершенно неожиданно пришла Катя. Пришла в его мальчишеское сердце. И у Вани сразу стало светло на душе. Он представил себе, как увезет ее домой, в Москву. Отправит в вечернюю школу, потом в институт. Представил себе, как она будет гладить его рубашки, наливать чай, целовать его усталые плечи…

Катя – рыжие веснушки,

Катя – теплая весна,

Ты как сон из-под подушки

В мое сердце приплыла…

Я мечтаю, ненароком,

В твое сердце заглянуть.

И из этой суматохи

С тобой вместе улизнуть…

– Как жизнь, мечтатель? – вырвал его из грез «Бородач». Он запыхался, по лицу его стекали крупные градины пота, но глаза были веселы и светились искорками. – Да ты у нас, оказывается, поэт…

– Я что, вслух говорил? – смущенно спросил Иван и неожиданно для самого себя покраснел.

Вместо ответа «Бородач» бросил на землю убитого стрелой зайца, поправил висящий за спиной лук и, картинно подбоченясь, встал в позу, опершись на автомат, как на трость. Шумно прокашлялся и продекламировал:

Мечтаешь ты о совершенстве,

А я хочу лишь тишины…

Душа твоя парит в блаженстве,

А я всего лишь вижу сны…

Они присели рядом, спина к спине, погруженные в свои мысли, задумчивые и мечтательные. Потом Ваня почувствовал теплую руку на своем плече.

– Кем ты думаешь стать после войны? – серьезно спросил его «Бородач». – С кем ты хочешь быть, я уже знаю, видел. Выбор одобряю.

– Я об этом стараюсь не думать, – растерянно ответил Конкин. – Ну, о том, что будет после войны. Не знаю. Я уже столько всего нагородил, столько крови пролил, наверное, на реку хватит…

– Ты боишься, Иван? – глухо спросил его собеседник.

Ваня не ответил. Он сидел спиной, и «Бородач» не видел из-за его широких плеч выражение лица. Но Ваня вдруг повернулся к нему с улыбкой:

Не за себя боюсь я,

Друг мой,

За ту страшусь,

Кого люблю…

Глаза «Бородача» от удивления округлились, а потом он громко, в голос, расхохотался…

– Ладно, пошли жрать, Есенин!

Каша была вкусной. Ребята весело стучали ложками по металлическим котелкам, пока еда не кончилась. Хотели попросить добавки, но попридержали языки – Георгий Михайлович выдал ровно столько, сколько мог. Он четко рассчитал рацион и строго его придерживался, и как Удальцов к нему ни подлизывался, «Очкарик» был суров и неумолим…

– Дети, сразу видно, что вы не читали мемуары зоолога Стефанидеса, – лукаво поглядывая на товарищей, говорил он. – Так вот, там черным по белому написано, что главная работа не отловить зверя, а доставить его живым в зверинец!