Религиозное умозрение брахманов выводит решительно все из духовной сущности: старый мир богов и духов, человечество, разделенное на четыре неравноправные касты, а также вечный и неизменный мировой порядок, мир животных, растительное и минеральное царства. И как все существа берут свое начало в Брахме, точно так же все они должны вернуться к нему. Мир же наполнен существами, в которых преобладает духовная сущность.
Поэтому смерть — лишь переход от низшей ступени к высшей. Такие переходы будут продолжаться до тех пор, пока душа человека не достигнет наконец такой степени чистоты и совершенства, что окажется уже достойной войти в мировую душу.
К этому стремится все существующее на земле. Но достичь этого может лишь тот, кто откажется от всяких чувственных наслаждений, кто, в своем стремлении к святости, отрешится от материального мира, умертвит плоть, разобьет оковы, отягчающие его душу, — а таковы одни лишь брахманы. Кто же, вопреки священным законам, противится вечному, божественному, тот после смерти подвергнется самым ужасным адским мукам; и душа его, в зависимости от степени греховности, соединится путем нового рождения с более или менее низменным существом и принуждена будет до тех пор странствовать, не находя покоя в юдоли печали, пока не будет в состоянии найти вечное успокоение в царстве Брахмы. Это одна из самых оригинальных идей брахманизма: искупление человека собственными силами — коренная противоположность с христианством, которое искупление, вечное блаженство ставит в зависимость исключительно от божественного милосердия. Для христианства вечное блаженство — дар, верующий же брахминист сам завоевывает, добывает себе это блаженство, с согласия богов или вопреки их воле.
Это и есть ужасное учение о переселении душ, которое с магической силой подчинило несчастный народ священным законам и строгим предписаниям о покаянии и окончательно омрачило и без того безрадостную жизнь. Куда бы ни обратил своего взора вечно трепещущий индус, всюду, и на том, и на этом свете, за малейшее прегрешение его ожидала строгая кара. Всякое живое существо жаждет освобождения. Для индуса оно не существовало. Жизнь была бесконечным паломничеством, полным горьких разочарований, ужасных страданий, непосильных обязанностей, без бодрящей «надежды на то, что вечно движущееся колесо когда-нибудь остановится», без одухотворяющей силы любви, без благотворительной поддержки сострадания, а смерть часто приносила безысходное отчаяние. Впоследствии самоубийство сделалось даже религиозным долгом. Чтобы достойною смертью уменьшить число грядущих переселений, бесчисленные тысячи людей топились в священных водах Ганга или бросались под колеса священной колесницы, которая давила их. «Сколько должен был претерпеть народ, прежде чем вопрос о том, как освободиться от жизни и от личного существования, сделался единственной задачей его жизни?»