В 1906 году усилиями Е. Д. Фелицына началось учреждение Кубанского этнографического и естественно-исторического музея. Верный его помощник, совершенно ныне нами забытый К. Т. Живило, тотчас внес в маленький храм памяти свою коллекцию: полотенца с вышивками, музыкальные народные инструменты, портреты запорожцев.
«Прошлое не умерло, — читаем в циркуляре наказного атамана, — многое живет в нас, но многое из 'дорогой старины теряется и для новых людей становится как бы чужим. Задача казаков, горцев и новых поселенцев позаботиться (в назидание грядущим поколениям) и сберечь все то, что наглядно будет напоминать прошлую историческую жизнь и настоящее народное творчество».
В Шнуровые книги стали записывать пожертвования от казаков и горцев.
К 1909 году в библиотеке музея числилось 4782 тома, а пять витрин блестели браслетами, серьгами, драгоценностями из золота. Конское снаряжение (81 название), терракотовые и стеклянные изделия (71 название), минералы (113 предметов) и прочее выставлены были для обозрения в залах. Нумизматы не могли оторвать глаз от греческих, римских, пантикапейских, татарских, русских монет. Все 409 монет подарил некий К. Мазаев. Панорамой Эльбруса мечтали оживить уголок природы — с чучелами серого украинского быка, рогами тура, рыси, дикого кота, лисиц, волков, горностаев и убитого в Красном лесу оленя. Тот же Мазаев отдал музею серебряные ковши и кубки русских царей, часы царя Алексея Михайловича, булаву Богдана Хмельницкого, бокалы Лермонтова, люльку Тараса Шевченко, блюдо Михаила Федоровича Романова с подписью и др.
За пожертвования и труды по собиранию и сохранению старины выдавали «особо установленные благодарственные свидетельства», а К. Мазаев был награжден серебряной медалью с надписью «За усердие».
В марте 1916 года, в самый разгар неудачной войны с Германией, наказный атаман обращается «с глубочайшей просьбою» к неизвестной нам горянке Чебохань Джамботовне: прислать в дар кубанскому музею вещи и предметы племен и обществ, одеяния джигитов и прочее.
И даже после тяжелой гражданской войны, в 1927 году, не сочли лишним отправлять научные экспедиции по Кубани — записывать фольклор, предания Кавказской войны и др. Каждая группа составляла пространные отчеты: где, как и что собрано. И вот из всего этого богатства мне попались на глаза жалкие клочки! Все потеряно, а может, и выброшено. В станице Старотитаровской «многие отказывались говорить, относясь очень подозрительно к нашему желанию услышать что‑нибудь «про старовыну». Доходило до того, что нам решительно заявляли: ничего не скажут, забыли, не знают. 80–летний старик уже было согласился, проиграл нам несколько запорожских мелодий на сопилке, принялся рассказывать о войне с горцами, но тут вмешалась невестка, закричала, что он один мужик на три семьи, не вышло бы чего‑нибудь плохого, и он замолчал, замолчал, ссылаясь на то, что не хочет скандалить с бабой. Другой казак — Кирила Лоза лежал больной во дворе на подстилке, пищи не принимал третий день, но это был, на счастье, словоохотливый человек и рассказал нам о своей жизни в пластунах…