Курт благоразумно удержал при себе ту информацию, что Джон Бэрримор еще и снимался в самых первых триллерах, так как обладал характерной «злодейской» внешностью, — именно поэтому мысль о родстве двоих Блайтов показалась Курту вполне логичной. Алан просверлил его своими угольными глазами.
— Я знаю только Дрю Бэрримор. Мои родственники никогда не играли на сцене.
Другой реакции Курт и не ожидал. Да, собственно, черт с ней, с четой Блайтов, — просто сама обстановка на факультете — излишне академическая и патриархальная — его поначалу изрядно угнетала. Новые коллеги держались чересчур чинно, не спешили признать вновь прибывшего своим, а здешние бесцветные и потертые дамы выглядели сверх всякой меры невыразительно — за исключением огненноволосой Дорис, но к ней не стоило приближаться и на пушечный выстрел.
Весь первый год Курт откровенно мучился: ему было тоскливо и одиноко. Исключительно от уныния он свел близкое знакомство с молодой парикмахершей — его подкупила ее литая спортивная фигура (как выяснилось, она в свое время занималась бегом с барьерами), но растянуть эту связь надолго не смог. Не склонная к умным беседам барышня признавала только одну тему для разговоров: она постоянно жаловалась на своего вечно отсутствующего и мало зарабатывающего мужа (Курт так и не уловил, кем он работает), тяготела к быстрому и неприхотливому сексу, да еще курила дешевенькие сигареты. В итоге Курт предпочел ретироваться и вновь передоверить парикмахершу заботам законного супруга.
К счастью, окончательно разочароваться в Эшфорде Курт не успел: к весне все начало становиться на свои места. Благодаря легкому характеру, отсутствию излишней амбициозности, а также принципиальному нежеланию встревать в профессиональные дрязги, Курт потихоньку стал завоевывать симпатии коллег. А в начале второго учебного года его уже считали своим в доску, да и он, понемногу освоившись, уже обдумывал более качественные варианты досуга — как выяснилось, далеко не все представительницы преподавательского состава перешагнули сорокапятилетний рубеж. Конечно, красавиц со страниц глянцевых журналов здесь искать не стоило, но к иным, присмотревшись, можно было привыкнуть, а затем они и вовсе начинали казаться вполне привлекательными.
Чудесным сентябрьским утром Курт, столкнувшись на лестнице с Дорис, принялся весело болтать с ней о всяких пустяках — к этому моменту он уже разобрался, что на деле она отнюдь не легковесная глупышка (которую не без успеха изображает), а расчетливая умница и к тому же неплохой специалист. Вдруг всегда свежее личико Дорис позеленело, она судорожно ухватилась за перила и стала оседать на ступеньки. Не на шутку перепугавшись, Курт подхватил обмякшую Дорис, не дав ей упасть, кое-как дотащил до пустующей лаборатории, усадил прямо на пол, после недолгого колебания расстегнул на ней бюстгальтер и сунул под нос бутылочку с раствором аммиака, извлеченную из ближайшего стеклянного шкафа. Только после всех этих манипуляций он набрал номер Алана. Тот примчался через минуту, приземлился рядом с уже немного порозовевшей женой и исступленным шепотом начал уговаривать ее отправиться домой. Дорис так же чуть слышно, но не менее эмоционально возражала, уверяя, что она вполне пришла в себя и дома ей делать нечего.