— Если вы нас называете язычниками, то я смею вас заверить, что никогда не слышал о подобном в наших храмах. Об этом говорит только ваша церковь, совершенно не зная сути нашей религии. Впрочем, я уклонился от темы. Я сейчас говорю о вере. Вера в Бога, в моем понимании, это суть, на которой держится человечество. Вы со мной согласны?
Годослав выглядел удовлетворенным. Он легко добился того, чего хотел. Этот момент они со Ставром репетировали наиболее старательно. Здесь важно было не переборщить, чтобы подвести Карла и его окружение к мысли, которую следовало им внушить. Князь видел, что выигрывает дипломатическую партию у франков, хотя не в состоянии был выиграть партию военную.
— Естественно, мой друг, продолжайте, — согласился король с тем, с чем нельзя не согласиться. — Я никак не могу понять, к чему вы клоните.
— Я клоню к своей готовности, Ваше Величество, принять христианство, оставаясь в душе приверженцем веры своих предков, и считаю, что в этом случае я останусь честным и перед христианством, и перед верой в Рода. Вся разница только в том, что, имея на груди крест, я буду молиться на чужом языке и на чужом языке совершать обряды таинства. Вот и все…
— Но это же недопустимо! — воскликнул Карл растерянно и посмотрел на Алкуина как на духовное лицо. — Что ты скажешь, друг мой?
— Я считаю, Ваше Величество, что монсеньор Годослав только что открыл перед нами причины двадцатипятилетней войны в Саксонии.
— Что он говорит! — возмутился предельно серьезный и сердитый «боевой петушок»… Монсеньор Бернар всегда сердился, когда не умел понять не слишком развитой своей головой сути явлений, которые понимали окружающие. — Какое отношение имеет война в Саксонии к княжеству бодричей и к обвинениям христианства в человеческих жертвоприношениях?
— Самое прямое, монсеньор, самое прямое, Ваше Величество, — чуть привстав, поклонился Алкуин. — Мы приходим в землю и говорим живущим там людям, что с сегодняшнего дня они будут молиться другому Богу. И подкрепляем свои слова ударами копья. И забываем, что свои верования они впитывали вместе с молоком матери. Под угрозой чужого копья человек крестится, в воскресенье идет в церковь, а оттуда отправляется куда-нибудь в священную рощу, чтобы провести обряд еще и там. Так все и происходило. Люди внутренне сопротивлялись христианству, считая, что ради своей веры претерпевают некоторые неудобства, посещая церковь. И стоило промелькнуть какой-либо искре, как вспыхивало пламя восстания, опирающегося именно на коренную веру народа. Мы должны были воспитывать веру, а не насаждать ее. А воспитание веры — эта длительный, многовековой процесс, который нам, в суете мирской, неподвластен. Если бы вера была более терпимой, она распространялась бы гораздо быстрее и шире, нежели сейчас, и гораздо реже возникали бы внутренние беспорядки. Князь Годослав абсолютно прав в своей наивности. Он станет христианином, но в душе не будет им. Так же, как и его народ.