Видимо, можно расширить постановку вопроса и о фантастике в целом. Тогда ее определение приобретет такой вид: фантастика есть порождение высокоразвитой национальной культуры. Причем литературе в этом сложнейшем конгломерате принадлежит решающая роль. Конечно, здесь не может не быть каких- то отклонений, добавлений, переплетений. Но в принципе дело представляется именно так.
Успехи науки могут не только оплодотворить фантастику, но и временно притормозить ее развитие. Так, первые спутники и первые «посещения» космоса человеком дали мощный импульс фантастике 60-х годов. Писатели решительно переселили в космос подавляющую массу своих героев. Сказались земные критерии: предполагалось, что путешествия космические, как некогда земные, приведут к скорому и неизбежному открытию новых миров и их обитателей. Ждали появления космических Колумбов. Но все оказалось сложнее. Новые открытия ученых, доказавших отсутствие разумной жизни в Солнечной системе, научное обоснование колоссальных трудностей в преодолении пространства и времени, в безмерности космоса подсекли воображение фантастов. Еще бы: Марс, населенный ими не менее густо, чем Земля, оказался мертвой планетой. Ее воображаемые и ставшие привычными для нас обитатели были «убиты» наукой. Но ведь фантастика никогда не претендует на достоверность. Да, вымышленные фантастами обитатели Марса оказались покойниками с научной точки зрения. Да, художественно слабые книги не переживут этого удара. Но лучшие вещи о марсианах останутся. Просто персонифицированные фантастами гипотезы сдвинутся в читательском сознании в другое место и время. Сегодняшняя «недостоверность» фантастических книг осветится новым светом завтра.
В фантастике сейчас затишье. И это последствие не только научных «разоблачений», но и той моды на космические темы, которая обуяла фантастов в 60-е годы. Да и чрезмерное увлечение сугубо научными проблемами, «технизация» фантастики тоже отрицательно повлияли на ее судьбу. В наши дни «космический плен» утратил значительную долю своего обаяния; роботы, как и всякая техника, стареют даже в качестве героев фантастических книг.
Но где-то в недалеком будущем фантасты, не забывая о космосе, вернутся на землю, не забывая о разных киборгах (кибернетических организмах), повернутся вновь к человеку, как это, собственно, и было в лучших произведениях. Если говорить о поэтике фантастики, то ее обновление—в творческом союзе с классикой, которую подчас третировал этот популярный жанр.
Чтобы лучше ощутить перелом, происходящий в фантастике и в ее критическом сознании, стоит остановиться на двух определениях, данных в разное время и отражающих разное состояние жанра. Книга А. Бритикова, первая наша монография о советской фантастике, создавалась в 60-е годы. В ней утверждается: «Если сформулировать объект научной фантастики в самом общем виде, это прежде всего взаимодействие научно- технического прогресса с человеком». А в 1973 году появляется определение Ю. Смелкова, почти дублирующее по форме высказывание А. Бритикова, но противоположное по смыслу: «В сущности, тема современной фантастики—человек и научно-технический прогресс, человек и результаты его познания и изменения мира».